— Само собой, — Олаф подошел к печи и достал из-за угла большую бутыль с мутным содержимым, — вот. Первач выдери глаз.
— Гарт говорил, что ты завязал.
— Я немного. Только в последние дни, — смутился Олаф.
— Ладно, давай сюда. И кружку еще принеси.
Олаф открыл шкафчик и извлек на белый свет большую пивную кружку. На ее глиняном боку довольно достоверно был изображен служитель ордена, с вдохновенным видом читающий писание перед неким семилапым существом очень мерзкого вида. На круглом лице церковника блуждала улыбка, зрачки в глазах неведомого зверя сошлись к носу. Толи это был такой тонкий художественный ход, то ли у художника просто дрогнула рука. Сверху над картинкой красовалась гордая надпись ' АКИ РАССЫПСЯ'
— Такая пойдет?
— Пойдет, — Ильм ехидно усмехнулся, — где взял такую страсть?
— Так в кости по прошлой зиме выиграл у старосты. А что?
— Рассыпаться не боишься?
— Вот еще, — Олаф поставил кружку на стол, — она у меня для пива, а не для духовных размышлений.
Ильм вылил в кружку снадобье, разбавил на глаз самогоном и накрыл сверху тряпкой.
— Мне нужна толченая ольховая кора.
— У меня только железо, да уголь, — растерялся кузнец, — это тебе к травнице надобно. А у меня с ней ножи и вилы…
— При мне вроде старичок был.
— Был, да всплыл. Помер он уже как четыре года. Теперь вот эта, змея. Из Волина к нам перебралась.
— Проводишь?
— Провожу, конечно. Только на глаза к ней я ни-ни… Ты сам там разбирайся.
— Не беспокойся. Разберусь. Пошли.
— А то ж…, - Олаф испуганно коснулся своей лапищей белой руки девушки, — а она не того, пока мы значит…упаси Единый.
— Не должна. Идём, пусть жена твоя пока здесь посидит.
— Вот ведь непруха-то, — растерялся кузнец, — а вот не захочет, и что тогда? Она у меня такая, иногда прям как кремень.
— Твоя жена. Ты и разберись.
— Легко сказать.
Кузнецова жена сидела на лавочке возле дома. Лицо как маска. Ни дать ни взять, живая статуя скорби и печали.
— Э… — промямлил Олаф, — к дочери бы надо. Обратно.
Женщина, даже не посмотрев на кузнеца, встала и направилась к дому.
— А ты боялся, — понизив голос почти до шепота, бросил Ильм.
— Кто их поймет…, - так же шепотом отозвался Олаф, — все одно припомнит. Ох, припомнит.
Травница, как оказалось, жила на другом конце Вешек. Спутник Ильма, сплюнул, махнул рукой и повёл его кратчайшим путём, через узкие темные переулки.
Шли быстро.
Ильм задумчиво созерцал деревенские задворки, и лихорадочно ещё и ещё раз взвешивал все за и против. Опыт в подобных делах у него был по большей части ученический, и сейчас он мучительно сомневался, так ли решил составить лечебную смесь. Так ли он всё рассчитал? Не причинит ли он вред вместо пользы?
Кузнец, шедший чуть впереди, молчать никак не желал. Он поминутно останавливался, заглядывал в глаза некроманту и тараторил без умолку. Вопросы сыпались из него как из рога изобилия. А поможет ли зелье? А вдруг не поможет, и что тогда? А как зелье вливать? Или может его втирать? Если втирать, то куда?
Ильм вяло отмахивался и всячески пытался не сбиться с собственных мыслей. Потом Олаф забыл о зельях и способах их употребления и принялся многоречиво повествовать, как много работал, пока дочь болела. Он углубился в тонкости кузнечного дела так глубоко, что Ильм почти перестал его понимать.
Он уже собирался аккуратно цыкнуть на Олафа, как, на счастье кузнеца, откуда-то из-за угла, выскочил здоровенный пёс с оскаленной мордой. Кузнец разом смолк, и впал на несколько мгновений в столбняк. Потом неожиданно громким злым голосом так покрыл некуртуазными словами вдоль и поперёк бедную животину, упомянув её дальних и близких родственников, а так же прочие деликатные подробности, что бедный пёс враз сник и, поджав хвост, убрался в ближайшую подворотню.
Олаф в два пальца свистнул ему вслед и указал рукой на приземистый домишко, показавшийся из темноты.
— Вот он, дом травницы. Как тебе хоромы?
Ильм окинул критическим взглядом подслеповатые окна, оголённые местами стропила крыши, торчавшие, словно обглоданные кости, кривую калитку. Судя по всему, травница на новом месте не жировала.
— Негусто.
— И я о том. Иди, прости милостыню. А я здесь постою. В тылу.
Некромант, оглядываясь по сторонам, подошёл к жилищу травницы и громко стукнул кулаком о ставни.
— Эй, хозяйка, — воззвал он, — открой. До тебя нужда имеется.
Ответом ему была тишина. Потом во дворе тихо прошуршали чьи-то шаги. Калитка немного подалась в сторону и в появившуюся щель, просунулось узкое, сморщенное старушечье лицо. Ильму, даже показалось, что длинный нос травницы шевельнулся, почти как у крысы, вынюхивая, что за гость к ней пожаловал.
— В чем нужда? — неожиданно ласково поинтересовалась старуха.
— Порошок нужен, — выступил из тени Ильм.
— Какой такой порошок? — подозрительно сузила глазки старуха.
— Из коры ольхи.
— Один серебряный центурий.
Ильм немного опешил. А не много ли чести за кору серебром расплачиваться? Хотя с другой стороны, если сейчас отказаться от покупки, то придется тащиться в лес. В потемках искать ольху, а оных деревьев в округе не много, потом сушить и толочь… Сушить надо не менее суток, а время дорого. Случись что, ни Олаф, ни Гарт его не поймут. Значит, в этот раз придется уступить.
— Согласен.
— Деньги вперед.
— Сначала порошок.
Несколько томительных ударов сердца они сверлили друг друга подозрительными взглядами.
— Ладно, — первой отступила травница, — стой здесь. Сейчас принесу.
Едва она скрылась в своей берлоге, как за спиной послышался приглушенный свист.
Ильм оглянулся.
Из-за угла нетерпеливо высунулась рожа Олафа.
— Как там?
— Скройся, что б я тебя не видел.
Кузнец послушно исчез.
— Ты с кем там, а? — старуха совершенно неожиданно возникла перед некромантом.
— Собаку отогнал.
— Смотри мне. Вот, держи и деньги давай.
Ильм положил центурий в сложенную лодочкой ладошку.
— Сколько здесь мерок?
— Почто тебе? Будто понимаешь чего.
