Громом, увидела утвердительный кивок самого Грома и негромко произнесла:
– Давай!
Тот быстрыми шагами подошел к группе с Белозерским, Шевцовым и Ниловым, и я, насторожив слух, услышала негромкие слова, сказанные моим коллегой по Особому отделу, и сумбурные ответы на них:
– Гражданин Шевцов?
– Да... а что такое?
– Вы арестованы.
– Эт-та еще что такое? – Холодный, властный, хорошо поставленный голос Белозерского легко продрался сквозь невнятный гул голосов, шепотков, приглушенных всхлипываний и вошел в мои уши четкими, рублеными словами: – В чем дело?
Шевцов попятился.
– Гражданин Шевцов, вы арестованы по обвинению в убийстве Александра Самсонова. Ваши руки. – И агент ФСБ, не дожидаясь, пока ошеломленный Андрей сможет дать хоть какой-то мало-мальски членораздельный ответ, защелкнул наручники на запястьях Шевцова.
– Это беспредел, – спокойно заявил Белозерский. – Вы отдаете себе отчет в том, кого вы обвиняете и в чем вы обвиняете?
И он бросил в моем направлении пристальный взгляд. Дескать, сколько тебе, дуре, объяснял, что клуб тут вовсе ни при чем, что клубу смерть Самсонова невыгодна, ты так и не поняла!
Я сделала несколько шагов и оказалась перед Шевцовым и Белозерским.
– Если вы имеете претензии, господин Белозерский, – холодно заявила я, – то можете сегодня же прислать адвоката вашему футболисту или явиться самолично. Куда – вы знаете. Я думаю, вы предпочтете промежуточный вариант и придете сами, в сопровождении адвоката. Не так ли?
– Вы пожалеете, – без всякой угрозы в голосе, но с большим чувством собственного достоинства ответил вице-президент «Арсенала».
– Пожалею, Михаил Николаевич. Пожалею. – Я повернулась в нему спиной и уже через плечо добавила: – Только весь вопрос в том, кого именно я пожалею. А в этом деле есть кого жалеть.
Он еще пытался держаться, хотя его красивое лицо, запечатленное на множестве журнальных обложек и газетных полос, уже утратило лоск. Он смотрел на меня оцепеневшим взглядом темных глаз и выговаривал слова, которые ему самому, вероятно, казались мучительными и чужеродными:
– Вы не имеете никакого права так поступать со мной. Завтра важная игра. Конечно, вы не из Петербурга, вам все равно... конечно, вам важно, чтобы московские команды заняли первые места, но...
– Андрей, достаточно! – перебила его я. – Быть может, хватит юродствовать? А? Ведь ты сам прекрасно понимаешь, что все тобой сказанное – это так, отговорка? Нет, не понимаешь?
Андрей Шевцов отвернулся и посмотрел в стену. На стене не было ничего заслуживающего внимания, кроме разве что календаря, по которому он мог уточнить дни игр чемпионата. Впрочем, это больше ему и не понадобится.
– Я ничего не понимаю, – сказал он деревянным голосом. – У меня в голове не укладывается. Я допускаю, что вот эти люди еще могут предположить, что я убил Сашу, – он окинул выразительным негодующим взглядом Грома и сотрудника моего отдела, того, что арестовал Андрея на кладбище, и его взгляд вернулся ко мне. – Но ты... как ты-то могла предположить, что я причастен к смерти Саши... что я убил его? Как?
Я покачала головой и, обменявшись быстрым взглядом с Громом, произнесла:
– Я хочу напомнить тебе твои же собственные слова, Андрей. Те, что были сказаны в ночь убийства Самсонова. Конечно, ты можешь говорить, что был тогда пьян, что совершенно не контролировал себя, но тем не менее мне показалось, что ты говорил, полностью отдавая себе отчет в том, что эти слова – правда. Ты сказал: «Я боюсь. Я не знаю, что делать. Сегодня они срывают мой контракт, а завтра будут срывать проводки с системы жизнеобеспечения!» Система жизнеобеспечения, как ты сам сказал, находится в клинике в Дюссельдорфе.
Вся кровь отхлынула от смуглого лица Шевцова. Он метнул в меня отчаянный, ненавидящий взгляд, даже сделал попытку привстать со стула, но я протянула руку и заставила его усесться обратно. Он, в принципе, особо и не сопротивлялся.
– Подожди, – произнесла я. – Не ерепенься. Ты меня не дослушал. Дело в том, что ты не так меня понял. Тебе показалось, что ключевыми являются слова «клиника в Дюссельдорфе». И соответственно ты подумал, что упор на эти слова может означать только одно: шантаж и угрозу. Да, все, что касается этой клиники, – это действительно ключевые слова, но в несколько ином роде, нежели ты подумал. Дело в том, что главное заключено в других твоих словах: «Я боюсь». Ты говорил тогда, у Наташи Самсоновой, что ты боишься. Боишься, что люди, которые держат тебя за горло, убьют твою мать. Ею-то они тебя и шантажировали, она и была рычагом давления на тебя. А ты не мог разорвать этот замкнутый круг. Вместо тебя это сделали мы.
У Шевцова, кажется, перехватило дыхание. Он заморгал и посмотрел на меня таким взглядом, каким, должно быть, приносимый в жертву какому-нибудь варварскому богу человек смотрит на жреца.
– Что... что вы сделали? – наконец выговорил он.
– Мы забрали твою мать из Дюссельдорфской клиники. Точнее, она сама захотела уехать оттуда. Сейчас ей стало лучше, она может обходиться без системы, и, хотя перелеты ей противопоказаны, она настояла на своем.
– Где она?!
Я снова переглянулась с Суровым, на лице которого не было заметно ни единого следа какой-либо даже самой скупой эмоции, и ответила:
– Она здесь, в Петербурге. Ты можешь увидеть ее и поговорить с ней.
– Где она?!
– В вашей квартире, под охраной и врачебным присмотром.
В горле Шевцова что-то клокотнуло, и он отвернулся и ткнулся лбом в стену. Впрочем, он быстро совладал с собой.
– Я могу позвонить ей отсюда? – изменившимся голосом спросил Андрей и, не дожидаясь моего ответа, схватил трубку стоящего на столе телефона. Накрутил диск, а затем, прижав трубку к уху, начал ждать. По всей видимости, трубку взяли не сразу, потому что на лбу Андрея успели выступить капельки пота, а губы пересохли. Когда же ответили, Шевцов не смог сразу подать голос, словно в горле застрял ком. Шевцов боролся с ним, с этим комом, как с самым смертельным врагом, и наконец с губ Андрея сорвалось коротенькое слово:
– Ма-ма?..
Он говорил с Людмилой Александровной минут пять. Все это время мы с Громом перекидывались негромкими репликами. Потом Шевцов положил трубку и глянул на меня спокойными, просветлевшими глазами. Первая его фраза оказалась неожиданной для меня, хотя чего-то подобного ожидать стоило:
– Хорошо, я верю вам. Я расскажу. Расскажу. Наверное, вы правы: это я убил Самсонова.
Глава 12
ИСТИНА В ПОСЛЕДНЕЙ ИНСТАНЦИИ
– То есть не то чтобы я его убил, – продолжал Шевцов, не давая нам вставить и слова. – Но его убили из-за меня. Да, из-за меня.
Он замолчал в некоторой нерешительности, и я произнесла:
– Как это было, Андрей? Говори. Я же знаю, что ты давно хотел рассказать это, но не мог из-за матери. Более того, тебе вообще повезло, что ты имеешь возможность рассказать это нам. Потому что два дня назад тебя хотели отправить туда же, куда и Самсонова. Ты ведь помнишь это?
Шевцов никак не отреагировал на мою реплику и заговорил.
– Я сам не понял, как это произошло. Я был у Белозерского. Потом пришел Нилов. Его вызвал Белозерский. Затем мне потребовалась инъекция «тропика Козерога»... так Нилов называет свою отраву, которую он мне впрыскивает. Белозерский сказал, что в его кабинете этого делать не стоит. Хотели
