– Успокойтесь, госпожа Иванова. Его величайший труд не доказывает его невиновность, а даже, наоборот, подчеркивает нездоровый интерес к информации такого рода. Мы, к сожалению, не смогли получить материал, который у него в компьютере хранился. Это большой минус. Однако то, что именно к этому моменту Харламов ни с того ни с сего диск переформатировал, говорит совсем не в его пользу. Сбой программы, видите ли, у него. А не другая ли причина? Что вы на это скажете, госпожа сыщица?
Во мне прямо-таки все кипело. Я уже ненавидела этого самодовольного индюка, этого беспардонного, беспринципного субчика, этого твердолобого бумагомарателя.
Когда ментов называют козлами, то имеют в виду именно таких бесчувственных пеньков, как Лев Германович. Я поняла, что он задумал. Пересматривать свое мнение он вовсе не собирался. Виновен, и все. Стену лбом не прошибешь, как говорится.
– А как же звонок, Лев Германович? – вкрадчиво спросила я.
– Какой звонок? – удивился Бендер.
– Ну, вы, надеюсь, показания Игоря Игоревича прочли?
– И что? Читал. Мало ли что можно наговорить. Человек напугался, что все подумают на него, подтасовал улики, а потом, чтобы оправдать свои действия, он и сочинил басню про звонок. Я правильно говорю, Игорь Игоревич?
Тот сидел бледный, потерянный. Я поняла, что он мне никак не может быть опорой. Обработает его этот словоблуд, и привет семье. Все мои старания пойдут прахом.
Зазвонил телефон. Киря снял трубку и, выслушав говорившего, отдал ее мне:
– Тебя, Таня.
Звонила Елена Петровна:
– Таня, мне очень жаль, но Харламова не удалось пока вытащить. Прокурор не согласился. Лев Германович сумел отстоять свое мнение. Выход один – искать настоящего преступника.
Бендер прекрасно понял по моему лицу, какую новость я услышала. Он ехидно улыбнулся и прокомментировал:
– Что и требовалось доказать.
Я не стала терять время, доказывая, что левша, хоть и переученный, такого преступления совершить не мог. Это все равно, что, к примеру, проткнуть пальцем бетонную плиту. Только себе дороже обойдется. Я вздохнула и поднялась. Здесь мне больше делать нечего.
Киря проводил меня до двери.
– Татьяна Александровна, можно попросить вас об одной услуге? – обратился ко мне Игорь Игоревич.
Я повернулась и посмотрела на него вопросительно:
– Я слушаю вас.
– Таня, не могли бы вы сообщить обо всем случившемся моей жене и попросить у нее за меня прощения?
– Хорошо. Я зайду.
– Таня, а не могли бы вы еще и к Лене зайти?
– Так Лена же знает?
Он отрешенно покачал головой:
– Нет, не знает. Мы с ней поссорились из-за того, что я собрался уехать, и она ушла, сказав: «Сам договаривайся со своей совестью, если она у тебя есть».
– Хорошо, давайте ее адрес и телефон.
Игоря Игоревича, конечно же, задержали. Лев Германович, видимо, считал, что, чем больше преступников он сдаст на милость нашего гуманного суда, тем лучше.
Я вышла из здания УВД и, сев в свою «девятку», достала кости. Только они мне сейчас могут помочь. Я запуталась. Я устала. Жизнь казалась мне такой противной штукой, ну прямо хоть ложись и помирай. Не знаю, что мне делать.
Ладно, сначала брошу кости. Может быть, они подскажут мне какую-нибудь идею или же натолкнут на какую-либо блестящую мысль. У них обычно это совсем неплохо получается.
Я вытащила мешочек из бардачка, вытряхнула кости на пассажирское сиденье и обратилась к ним:
– Что ж, родные мои, выручайте хозяйку. Я в замешательстве, не знаю, что мне дальше делать.
И, перемешав кости, бросила их:
17+6+30 – «Упорство – чудесная вещь: оно может сдвинуть горы, о которых вера и мечтать не смеет. Законным основанием упорства должна быть уверенность в себе».
– Понятно. Переть напролом, значится, сметая все на своем пути. Хорошенькая перспектива, надо сказать. Но что поделаешь. С вами, косточки, спорить бесполезно. Вы всегда правы. Спасибо, милые вы мои.
Кости вернулись в бардачок, а я достала сотовый и набрала Кирин номер.
Он удивился, услышав мой голос:
– Опять ты, Таня? Что-нибудь случилось?
– Хуже того, что уже произошло, и быть ничего не может. Я по другому вопросу. С этим типом мне и разговаривать противно, осел он упрямый. А знать хотелось бы.
– А что тебе хотелось знать, Танечка?
– Мне необходимо знать, где проводилась экспертиза, кто это делал? Я хочу взглянуть на результат лично, а заодно посмотреть в глаза этому человеку. Я не могу, как ты понимаешь, не убедиться во всем лично. Такая уж любознательная.
– Понято. Подожди минуточку, – и он положил трубку на стол, а через несколько секунд поднял ее вновь: – Записывай.
В этом вовсе не было никакой необходимости. С памятью у меня полный ажур...
Я завела движок и задумалась. Дела закрутились серьезные. Кто же все-таки убил Таню Ковалеву?
То, что это сделал человек, которому Игорь перешел дорогу, не подлежало никаким сомнениям. Выходит, что пути серийного убийцы и Ковалева где-то пересекались. И последний ему в чем-то насолил.
Мысль хорошая, жаль только, что пришла опосля, как говорится. Надо было раньше об этом думать. И расспросить Игоря Игоревича. А я возрадовалась, что только приведу свидетеля, который Лешину невиновность докажет, и его отпустят. И суд на его стороне будет. И остальное блюстители правопорядка сами распутают. Им за это деньги платят.
Оказалось, не все так просто. И Ковалев молитвами Льва Германовича теперь будет недоступен для меня. Сколько раз убеждалась, что излишняя самоуверенность и поспешность вредят. И эмоции тоже вредят делу. Только холодный расчет. Ведь это уже проверено опытом.
Я тяжко вздохнула. Сделанного не поправишь. Придумаю что-нибудь. Вот навещу дам Игоря Игоревича и придумаю. Они теперь измучились в неизвестности: Валентина Николаевна не знает, куда супруг подевался, а Лена вся извелась от мысли, что ее любимый человек потерял остатки совести.
Верное решение. Вот с них и начну. По телефону такие новости не сообщают. Лучше встретиться лично и все объяснить. Пообещала же я ему опеку, в некотором смысле. Менять решения не в моем стиле. «Если я чего решил, так выпью обязательно». Может, Валентина Николаевна в силах чем-то помочь мне.
Валентина Николаевна отдыхала после суток. Я ее, видно, разбудила:
– Простите меня великодушно. Я по поручению Игоря Игоревича...
Мой рассказ ее шокировал. Она тихо плакала, вытирая слезы кухонным полотенцем:
– Это все, конечно, ужасно. Мне так больно, словами не выразишь. И в то же время я понимаю, почему он поступил так гадко. Ведь он в последнее время с ней не ладил. Разумеется, если кто-то очень хотел, чтобы его посадили за убийство Танюши, так бы оно и вышло, все шишки на него свалились бы. Но все же как он мог, Таня?! – она зарыдала. – Он же ее так любил. Он просто испугался, испугался... Боже, как все это гадко. Как мерзко. И как больно! Маленькая моя девочка, ты и после своей смерти с предательством
