разрешила ему проводить меня до дома. И даже поцеловать на прощание. Я содрогнулась от отвращения, поскольку после поцелуя Олег Васильевич, как мне показалось, слегка позволил себе расслабиться и довольно игриво предложил встретиться на следующий день.
Дома я первым делом бросилась в ванную, где с помощью душа липкие лапинские объятия были тщательно смыты.
Расслабилась я только в кресле с чашечкой кофе. Число загадок, столпившихся прямо перед моим носом, заставляло мою голову, невзирая на жару и усталость, находиться в постоянном напряжении.
Загадка номер один гласила: почему Чернецов ничего не знал о том, что Полянов устроился в его фирму? Или Чернецов прикидывается, что говорит о том, что ему необходимо скрыть от моих глаз нескромных некую тайну, или Генка устраивал Михаила по иным каналам. Или…
Я подпрыгнула. Предположим, тебе говорят, что ты можешь обратиться к имярек по поводу неплохой денежной работы, ты приходишь, имярек отсутствует. Когда сегодня я пришла к Чернецову, который отсутствовал, к кому меня направили? К господину Лапину, вестимо… И это я такая наглая и дошлая девица, что мне только Чернецова вынь да положь, а Михаил Полянов, похоже, наглостью не обладал. Плюс к этому — может быть, он вообще вздохнул с облегчением, что можно устроиться на работу, минуя человека, которому принадлежит твоя возлюбленная?
Ну вот, Танечка, умница ты у меня, и невзирая на исару, а как здорово соображаешь-то! Как головка у тебя неплохо работает! И как же это никто тебя по достоинству не ценит, алмаз ты мой неограненный?
Так, значит, у меня опять Лапин перед очами. Возник, улыбается и не подозревает, бедняжечка, сколь много во мне коварства. Конечно, возможность получить в огранщики такого мастера-аса, как Полянов, Лапина окрылила. Он-то знал, что Михаил сделает шедевр из чего угодно, даже из пивной бутылки. Удача шла к нему в руки. И сначала все было хорошо. Михаил работал, возможно, даже не подозревая, какие гадости творятся его руками…
Я шла прямо по своей логической цепочке, даже не используя советы моих магических костей. То есть я как раз собиралась посоветоваться с ними на предмет моей правоты или отсутствия оной, как мой телефон издал призывную трель, и я услышала в трубке сдавленный, почти неузнаваемый голос Елены:
— Помогите, Таня! Прошу вас! Мне срочно нужна ваша помощь!
Договорить она не успела. Кто-то нажал на рычаг, и наша связь прервалась. Мне было некогда размышлять, откуда у нее мой телефон — могла узнать у Чернецова. Я быстро оделась и уже через две минуты мчалась по направлению к ее дому.
Еще через десять минут моя машина, явно удивившаяся моему лихачеству и даже, как мне показалось, слегка им недовольная, резко взвизгнув тормозами и фыркнув, как рассерженная лошадь, остановилась во дворе поляновского дома. Я взлетела по лестнице и, к собственному ужасу, обнаружила дверь Елениной квартиры настежь распахнутой. Сердце мое сжалось в комок и сделало все возможное, чтобы выпрыгнуть из груди, нимало не заботясь, что же будет со мной, его хозяйкой.
Я остановилась на мгновение, чтобы перевести дыхание. В квартире было тихо. «Боже мой, — подумала я, — если с Еленой что-то произошло, какой мерой мне измерить свое негативное отношение к ней? Когда же наконец я перестану по-детски определять людей по внешним признакам? Ну, не всем удается родиться с обаятельной внешностью».
В комнату я вошла почти на цыпочках, как будто боясь напугать установившуюся там тишину, и медленно, неслышно прошла в Еленину спальню.
Она лежала на кровати, привязанная к спинке поясом от халата, рот ее был плотно заткнут кляпом, и, на мой взгляд, она была испуганной, во всяком случае, свойственное ей высокомерное выражение напрочь исчезло с ее лица.
Подойдя к ней, я убедилась, что Елена Полянова, к счастью, жива и относительно здорова.
На сей раз ее явно обрадовала встреча со мной, и, когда я уверенной рукой освободила ее от связывающих пут, она потерла запястья рук и облегченно вздохнула:
— Спасибо… Как хорошо, что у меня оказался ваш номер телефона…
— Кстати, откуда? — поинтересовалась я.
— Олег Васильевич дал, — спокойно ответила она, — начальник моего мужа. Мне было необходимо вас увидеть. Сейчас я вам все расскажу. Только приду в себя…
Она судорожно глотнула, но мне показалось, что успокоение пришло к ней довольно быстро — то ли она относилась к разряду сильных и нетрусливых женщин, то ли на нее все время кто-нибудь нападал и это стало для нее вполне привычным делом.
— Будете кофе? — спросила она.
Я кивнула. Кофе мне бы не помешал. Вид привязанной к кровати Елены был не из приятных. Во всяком случае, когда полы ее пеньюара задрались, я в очередной раз поняла, что обязательно надо заниматься каким-нибудь посильным спортом, поскольку вид толстых женских ляжек не способен восхищать.
— Это началось два дня назад, — сказала она, глотнув из крошечной фарфоровой чашечки, держа ее на «изысканный купеческий манер», отогнув мизинец, отчего мне казалось, что чашка вот-вот упадет, — они позвонили мне поздно вечером…
Она замолчала и закатила глаза. Даже сейчас, рассказывая мне эту историю, ее тон продолжал быть менторским, как будто я что-то могла истолковать неправильно, то есть не так, как было бы нужно ей. Знаю, что я далеко не глупа, но от этакого тона сразу начала чувствовать себя слабоумной.
— Ах, Таня, как странно, Таня! Во что же такое вляпался Михаил… Видели бы вы эти бандитские физиономии!
Она прижала ко лбу платочек, нервно вздрагивая плечами. Я почти отчаялась услышать продолжение, но она отняла от лица руки и сказала:
— Они позвонили и сказали, что им нужны какие-то камни… Я не знаю, о чем они говорят, Таня! — Это она почти выкрикнула.
— Успокойтесь, — сказала я, — вы помните, как они выглядели?
— Плохо… — покачала она головой, — типичные мальчики… Крутые, понимаете?
Я понимала. Что-то в моей логической системе было не так. Где-то я прокололась, поскольку она не предусматривала посторонних лиц, коими являлись посетители Елены.
По ее словам, они требовали от нее камни, которые должны были находиться у Михаила, и, не очень поверив, что ей ни о каких камнях ничего неведомо, пытались повлиять на нее методами отнюдь не педагогическими.
Признаться, у меня все время возникало ощущение, что Елена играет, но я сама видела ее привязанной, я вынула из ее рта кляп, а на ее руках и шее были следа от крепких мужских пальцев. Вполне возможно, сказала я себе, что человек, привыкший играть, уже не в силах снять маску и быть естественным даже в экстремальной ситуации. А так как Елена явно не была хорошей актрисой, ей была присуща откровенная наигранность, к которой она просто настолько привыкла, насколько можно привыкнуть к курению, например, или чрезмерному потреблению спиртного.
К сожалению, больше она ничего не могла сказать. Как только я решила уйти, с ней началась истерика, она всхлипывала, рыдала, говорила, что одной ей страшно, что они вернутся, потому что, несмотря на то что перерыли всю квартиру, ничего не нашли — беспорядок действительно присутствовал, — и я, вздохнув, осталась, даже помогла ей привести квартиру в нормальный вид.
Время было уже окончательно позднее, я поняла, что выберусь отсюда, возможно, лишь к утру, и мы разговорились, Елена немного успокоилась, рассказывая мне о Михаиле.
Честно говоря, мне безумно хотелось спать. Мои веки налились свинцом, я слушала ровный голос Елены, рассказывающей, каким слабым и не приспособленным к жизни был Михаил, потом выслушала историю о его сестре Маше, нанесшей ей некое оскорбление, уточнить, какое, я не могла — у меня просто не было сил шевелить языком. Последнее, что я подумала, — что мне безумно хочется домой, но эта мысль была уже лишней. Я провалилась в сон.
Убедившись, что она спит, Елена осторожно встала и на цыпочках прошла к телефону. Набрав номер,
