наличию загородного дома? Я становлюсь похожей на стареющую, никого не способную заинтересовать даму?
– Не важничай, девочка. До дамы тебе еще потеть и потеть. Не одно ведро шампанского за собственный день рождения предстоит выпить.
– Ты знаешь, я не люблю шампанское. А что касается этого будущего соседа, то мы с тобой должны только радоваться тому, что Алинке удалось его захомутать. Представляешь, как изменится наша жизнь, если у нее будет собственный дом! Никто не станет больше претендовать на наш коттедж как на приют для малолетних наркоманов, собачий клуб, базу скалолазов и спелеологов, никому не придет в голову перестраивать постройки и переформировывать сад, никто не станет приглашать к нам своих друзей и устраивать на ночлег бездомных. Мы будем свободны!
– Зря надеешься, дорогая, – усмехнулся дед, – фантазия твоей подруги – жадная штука. Ей всегда мало места, а если ее дом будет по соседству с нашим, то в один прекрасный день она просто снесет забор и соединит наши дома подземным туннелем. А так как к тому времени она нарожает детей, заведет собак и тропических животных, займется перевоспитанием полураскаявшихся преступников и поселит под своей крышей небольшую секту, то нам придется отсюда перебираться. Знаешь, пожалуй, у меня хватит накоплений на небольшой домик недалеко от Варны. Ты как?
– Если это дело у Алины выгорит, то согласна, – согласилась я, – при одном условии. Удирать будем под покровом ночи и без багажа.
– А знаешь, этот Александр сегодня приходил, спрашивал тебя. Просил номер твоего мобильного. Ты смотри, внучка, если дашь мне слово ограничиться детьми и собаками, оставив за бортом тропических животных и сектантов, я не буду против этого самого Александра.
Благодаря наличию камер в квартире Валентины Борисовны, я могла контролировать все, что там происходит. Катька приходила исправно, вела себя корректно, пока не предпринимала попыток колоть бабуле свое лекарство. Впрочем, Валентина Борисовна сама следила за этим и делала это весьма грамотно, не демонстративно. После ухода медсестры доставала из мусорного ведра ампулы и оставляла их до моего прихода: зрение у нее было слабое, а я легко могла прочитать едва различимое на ампуле название лекарства.
Мы были довольны друг другом: Валентина Борисовна не слишком утруждала меня ведением домашнего хозяйства, и что самое важное – не доверяла мне готовить, напротив, готовила сама и не выпускала из дома, если я на ее глазах не уничтожала тарелку жареной картошки или миску с пельменями. Такими темпами мне скоро искусственный живот не понадобится. Со Сволочью гулять она меня больше не отправляла, скорее всего, это действительно была только проверка. Гуляла со своим котом она сама, ранним утром и поздним вечером. Несмотря на активный прием витаминов, старушка все-таки страдала бессонницей.
Катька не вызывала в ней подобного доверия, но на чай регулярно напрашивалась, постепенно выводя старушку на откровения о ее жизни: есть ли дети, почему нет других наследников, приватизирована ли квартира. Старушка была одинока, а единственный сын… да что о нем говорить? Валентина Борисовна любила его, а лишившись, предпочитала не откровенничать об этом с посторонними. Прописана в квартире она была одна.
Очень быстро обычные чаепития стали напоминать зомбирование: Катька жаловалась на свой неустроенный быт, невозможность уйти от монстра-отца, терроризирующего ее своими бесконечными пьянками. В один прекрасный день она все-таки предложила бабушке подумать о пожизненной ренте: Катька ей бесплатный уход и весьма сносную сумму денег ежемесячно, старушка – завещание на квартиру. Валентина Борисовна обещала подумать.
– А что? – делилась она со мной на следующий день. – Ничего делать не надо, поставила себе закорючку и жируй всю оставшуюся жизнь.
– А как же сын? – спорила я. – Где он будет жить, когда вернется?
– Этому лоботрясу наука будет, – отмахивалась она. – Бросил мамку на старости лет.
– Не по своей же вине бросил, – оправдывала «лоботряса» я.
– Как это не по своей? Любил бы мамку, сидел бы дома, Сволочь выгуливал, за кефиром бегал. Виноват! И баста. И хватит об этом, а то рассержусь. Да и не вернется он. Забыл меня, поди, давно.
Старушка явно кокетничала. Я знала, что друзья сына регулярно передают ей солидные суммы денег, помогают в бытовых и прочих ситуациях, по мере возможности следят, чтобы старушку не обижали. Именно поэтому я никогда не приезжала к ее дому на своей машине. Да и не только поэтому. Не может у простого социального работника быть такой дорогой игрушки, как мой мини-купер.
На всякий случай свою экипировку социальной работницы я хранила на квартире у Вити Шилова, сумасшедшего электронщика, который снабжал меня всякими полезными электронными штучками. Мне удалось выцыганить у него комплект ключей, и, не тревожа хозяина, я скидывала у него обличье лягушки и превращалась в царевну. Или наоборот. Кажется, Витя даже не замечал моих регулярных визитов, поэтому, если бы кто-нибудь поинтересовался, не заходит ли к нему плотненькая дурнушечка, он ни за что не догадался бы, что речь идет обо мне.
Правда, один раз я чуть не пропалилась. Переодеваясь перед визитом к Валентине Борисовне, я умудрилась оставить в квартире Вити свой комплект ключей, а когда вернулась, Шилов куда-то испарился. Ждать его не было времени, поэтому я, ругая себя на чем свет стоит и озираясь по сторонам, под покровом темноты прокралась к своей машине и села за руль. Надеюсь, хвоста за мной не было. Да и не может вызывать горячий интерес задрипанная социальная работница, которая к тому же идеально ладит со своей подопечной.
«Хвосты» я чувствую интуитивно, поэтому вскоре смогла вздохнуть с облегчением, никто за мной не следил. Я подъехала к дому, загнала машину в гараж и, насвистывая, вошла в дом: несмотря на небольшую несостыковку с переодеванием, настроение у меня было хорошее. Перед горящим камином, нога на ногу, сидел Александр.
– Здрасти, – чуть пришепетывая, брякнула я.
Я забыла вынуть накладку, которую вставляла под переднюю губу для придания видимости неправильного прикуса, и она немного мешала мне говорить.
– Добрый вечер, прелестница, – усмехнулся он.
Еще и издевается! Ну, я ему покажу.
– Чего расселся? Где все?
– Сестры скоро будут, а Аристарх Владиленович отошел к телефону. Вы домработница?
– Еще чего, – фыркнула я, – я мать Алины. Девочки не говорили вам, что они сводные?
– Ой, извините, – вскочил Александр, – я, кажется, допустил бестактность?
– Больно надо, – села я на его место, – у нас каждый труд в почете. Я вот, например, бутылки собираю, и горжусь этим. Если бы не мы, сборщики бутылок, во что превратился бы наш город? Да и страна не досчиталась бы тонны-другой стеклосырья.
– Но мне кажется, ваша семья не испытывает нужды.
– Кажется ему! Кажется! Знаешь, на что построен этот дом? Куплены машины девочкам? Знаешь, какие деньги прожигает этот старец каждый день в казино? – патетически шепелявила я.
– Неужели…
– Впрочем, я не намерена обсуждать с тобой финансовые дела нашей семьи. Сам понимаешь, на бутылки не разгуляешься, бутылки – это хобби. На завтрак в «Макдоналдсе» хватает, и ладно. Ну, некогда мне с тобой разговаривать, сейчас молодежь на улицы выйдет, пиво покупать начнет, доходная кривая резко возрастет. Привет дочке. Кстати, не находишь, что мы с ней похожи? Не мычи, говори правду. Я привыкла к комплиментам.
Пока никто меня не застукал, я послала ему воздушный поцелуй и выскользнула за дверь. Прошла в свою комнату через гараж, приняла пристойный вид и спустилась вниз. Алинка уже «вернулась домой» и отчаянно кокетничала с Сашей, строя из себя светскую даму.
– Один-один, – пробормотала я, поправляя кочергой дрова в камине.
Со дня на день все должно было проясниться, а у Катьки и Яковцева все не хватало решимости сделать главный шаг. Результаты прослушивания показывали, что бабулю разрывают противоречия: с одной стороны, в ней говорит жадность, очень хочется ежемесячной дотации, которую
