резко ткнула его дулом в ямочку под ухом, отчего он протяжно взвыл и ударился лбом о бардачок.
Братки поняли, что их дело туго, и полезли из машины. Первым на свет божий выволок свои монументальные телеса бандит, которого я столь немилосердно приложила дулом пистолета. Вторым, опасливо посапывая, вылез мой старый знакомец, которого я причислила к категории плохо поддающихся дрессировке калимантанских орангутангов.
Третий, водитель, неподвижно сидел в кресле.
— А этому что, особое приглашение требуется? — на всякий случай спросила я.
— Да ты ж его… — начал было калимантанский абориген, но его сотоварищ тут же сердито рявкнул:
— Прикрой базар, дятел!
— Вы вот что, братцы, — произнесла я. — Не рекомендую канифолить мне мозги, иначе пострадают ваши собственные. Или то, что вам их заменяет. На кого работаете? Кто послал вас отработать Демидова?
— Ах ты, тварь мусорская… — начал было тупоумный амбал, которому его более сообразительный товарищ уже советовал прикрыть базар.
Правильно советовал. Потому что остаток фразы я вбила ему в глотку сильнейшим ударом с правой. Правой ноги, естественно, потому что не хотелось об этого грязного ублюдка марать руки.
— Ну, — сказала я, переводя взгляд на второго, потому что дважды уже пострадавший от меня брателло в ближайшие десять минут едва ли был способен исторгнуть из своей глотки что-либо путное, то бишь членораздельное и информативное.
— Ты, конечно, девка крутая, — примирительным тоном произнес он, — но ты все же полегче, и не таких в расход пускали.
— Сейчас ты у меня допрыгаешься, — предупредила я. — Ну что, мне повторить свои вопросы или как?
— Или как, — буркнул тот, — а то знаю я, как ты повторяешь. Допрыгаешься… что я тебе, блоха на сковородке, чтобы так, чиста-а, прыгать?
Он глянул на подельника, валяющегося на земле и вяло бултыхающего при этом ногами под аккомпанемент собственных стонов, и снова недобро покосился на меня.
— Че, Помидорный типа ФСБ подтянул? — спросил он. — На мусорскую ты вроде не похожа, а?
— Нет, не ФСБ, — ответила я и, с силой приподняв ему подбородок дулом пистолета, вкрадчиво выговорила: — На твои вопросы я ответила, отчего же ты не отвечаешь на мои, а, голубь?
Он поморщился: то ли стало больно, то ли не понравилось сомнительное в криминальной среде обращение «голубь».
— Маркел… — прохрипел он. — Маркел велел. Но не наглухо, а так, влегкую трамбануть для ума.
— А кто взорвал демидовский лимузин?
— Знаю… слышал. Но это не мы по-любому, подруга. Ашот не будет так Помидорному косорезить.
— Кто такой Ашот? — живо спросила я.
— Ашот… это…
Больше я добиться от него ничего не успела. За спиной послышался легкий шум, и я обернулась.
Водитель, которого я сочла мертвым, был уже в полутора шагах от меня. Правда, двигался он несколько медленней, чем ему этого хотелось. Почти начисто снесенное ухо с обрывками хрящей и кожи сильно кровоточило (так вот куда попала моя пуля), глаза заливала кровь из глубоко рассеченных — вероятно, от удара, брови и лба.
— Тебе край настал, овца!.. — просипел он и взмахнул рукой. Продолжения я ждать не стала.
Не выпуская из поля зрения первого, я выстрелила в опрометчиво подставившегося водителя. Но он не упал, хотя пуля попала ему в ногу, а по инерции ступил еще шаг и только тут свалился лицом вперед и прямо на меня.
Среагировать я успела, но на мгновение потеряла контроль над другим, все еще стоящим у дерева. Этого мгновения ему оказалось достаточно, чтобы от души нанести мне удар по голове, а потом сильные руки грубо схватили меня за горло и притянули к себе с явной претензией сломать мне шею.
Но, даже оглушенная и полузадушенная, я полубессознательно извернулась и с силой ударила того затылком в переносицу. Я почувствовала, как вмялись и хрустнули под моим ударом хрящи его носа, и от жуткой боли он тут же разжал руки и слепо отступил на шаг, судорожно поднеся ладони к пораненному лицу.
Останавливаться на достигнутом не имело смысла, и я подрубила его добротным тычком в голень, а потом и вывела из строя окончательно жестким ребром ладони в самое основание черепа.
Отдышавшись, я осмотрела общую картину содеянного. Двое братков неподвижно лежали ничком на асфальте, и из-под каждого змеистой темной струйкой бежала кровь, смешиваясь в одну черную лужу в глубокой выбоине дороги.
— Вот теперь вы действительно братья по крови, — устало выдохнула я. — Даже жаль, что так поздно и таким вот образом…
Теперь третий. Ах да, все тот же многострадальный примат, уже довольно живенько сучащий ножками и даже делающий попытки подняться. Ну что ж, оно, конечно, дело хорошее, но тебе более пристало с утробным гыканьем носиться по клетке зоопарка на всех четырех конечностях, нежели довольно неискусно косить под передвигающегося в строгом перпендикуляре с земной поверхностью гомо сапиенса.
Ну вот, упал. Я же говорила.
— Ну что, мой милый, может, хоть ты скажешь, кто такой Ашот? — благожелательно спросила я, присаживаясь на корточки рядом с ним.
Мои последние слова, включая имя соратника Маркелова, потонули в потоке матерщины, которая, очевидно, свидетельствовала о нежелании моего невольного собеседника продолжать тесное и плодотворное общение.
Куда уж плодотворней — два почти что трупа. Да и ты, брат-орангутанг, что-то мне не нравишься.
— Зря ты так, — сказала я. — Твои дружки уже довыеживались. Тебя как зовут?
Очевидно, видок подельников в лужах крови впечатлил его, потому что он приподнялся на локте и прохрипел:
— Дрон.
— В переводе с пацановского на человеческий, стало быть, Андрей, — произнесла я. — Ну так хоть ты расскажи мне, Андрюша, что к чему, а то я сильно притомилась от желания это узнать.
И ведь рассказал. Хотя говорил он довольно невнятно, очевидно, прикушенный еще при нашей первой встрече во дворе язык распух и ворочался с трудом. А если учесть, что он и так от природы был подвешен не ахти как, да еще то обстоятельство, что на одно дельное слово в речи Дрона приходилось по два «ебть», три «нафуй» и уж бог знает сколько «бля», то процесс восприятия его речи проходил у меня довольно сложно.
В конце концов мне удалось уяснить для себя следующее.
Маркелов решил крупно наехать на Демидова. Уж что у них были за разногласия, Дрону то было неизвестно, он человек маленький. Но что-то определенно очень серьезное, потому что Маркел ходил сам не свой и просто рвал и метал, когда речь заходила о Демидове. Его правая рука, Ашот Хачатурян, успокаивал босса и говорил, что не стоит поступать так наглухо. Что имел в виду Ашот, Дрон пояснить не мог, но тут все и так было, по крайней мере на первый взгляд, предельно ясно.
За что Дрон мог поручиться совершенно точно, так это за то, что он со своими ныне недееспособными компаньонами не взрывал демидовского лимузина. Конечно, была вероятность, что это выполнила другая группа людей Маркела, но это Дрон считал маловероятным. И по телефону Маркелов не стал бы говорить анонимно и измененным гнусавым голосом, и уж тем более не доверил бы это другому человеку. А если что и говорит Маркел по телефону, так это только то, что, дескать, тебе, брат, кранты, и не разгребешь ты по самое горло, а чтобы решить эти проблемы, приезжай завтра к стольки-то туда-то, привози с собой энную сумму денег и взамен получишь добротно сработанную и со знанием дела поданную пулю в лоб.
Вот так, и потому считать, что Маркелов будет гнусавить по телефону не своим голосом, — это, по
