— Сейчас я вам все объясню, — начал было он, но Борис Алексеевич настаивал на своем, и глаза его уже наливались кровью.
— Объяснишь в тамбуре, — голосом, не допускающим возражений, потребовал он.
У меня появилось нехорошее предчувствие: в конце концов, что мне было известно об этом человеке и его нраве? В его силе я не сомневалась, а его психика, судя по всему, сильно нуждалась в коррекции.
Толян вышел из купе первым, за ним — Борис Алексеевич, замыкала скорбную процессию я. Мне хотелось присутствовать при их разговоре во что бы то ни стало. В конце концов, я сама спровоцировала эту ситуацию и несла за нее всю полноту ответственности.
— Я уже пытался объяснить вам, что не имею к Юле никакого отношения, — стараясь быть максимально убедительным, сказал Анатолий.
Весь хмель вылетел у него из головы, и он выглядел совершенно трезвым.
— Я попросил вас по-человечески, — возразил ему Борис Алексеевич, — не подходить к этой девушке ни под каким предлогом.
— Да это же был не я! — почти выкрикнул Анатолий, не сводя глаз с кулаков своего собеседника.
— Вас там было двое, и вы пригласили Юлию Сергеевну к столу, — с настырностью носорога возразил тот.
— Да я этого даже не видел… ну как вы не понимаете?
— А почему же теперь Юлия Сергеевна оказалась у вас в купе, хотя я вас предупредил?
Борис Алексеевич явно поглупел со вчерашнего вечера, и я его просто не узнавала.
— Да я зашла по-соседски поболтать! — не выдержала я, вмешиваясь в разговор.
— Юлия Сергеевна, — обернулся ко мне блюститель моей нравственности, — я вас очень прошу не вмешиваться в мои дела. Это мои проблемы.
— Да с какой стати?! — возмутилась я.
— Об этом мы с вами поговорим в следующий раз, — не торопясь пообещал он и опять повернулся к Анатолию.
— Итак, почему Юлия Сергеевна оказалась у вас в купе?
— Потому что решила соблазнить этого человека, — вырвалось у меня. — Господи, прямо какой-то сумасшедший дом! Я хотела объясниться ему в любви и предложить жениться на мне! Я хотела… послушайте, — перебила я сама себя, заметив в глазах Бориса Алексеевича странную искорку, — вы что, смеетесь надо мной? Или издеваетесь?
— Вы можете оставить нас на три минуты? — сурово спросил он меня, и я поняла, что искорка эта мне померещилась.
— Чего вы привязались к этому человеку?
— Вы можете оставить нас на три минуты? — настойчиво повторил он. — Я вам гарантирую, что не собираюсь с ним драться.
Его слова мало вязались с его видом и особенно с видом Анатолия, который уже явно жалел, что не послал меня в первую минуту нашего знакомства.
— Мне нужно всего лишь три минуты, — абсолютно спокойно произнес Борис Алексеевич, глядя мне прямо в глаза, и я поняла, что без меня тут действительно не произойдет ничего страшного.
— Посидите у себя в купе три минуты, а потом можете вернуться, — настойчиво рекомендовал, по- другому не скажешь, еще минуту назад совершенно невменяемый человек. Что-то тут было не так, но мне ничего не оставалось делать, как убраться к себе подобру-поздорову.
Я остановилась у своего купе, прислушиваясь к каждому шороху из тамбура, но оттуда не доносилось ни звука. У меня на шее еще болтался мой чудо-прибор, но применить его я бы все равно не успела, поэтому решила спрятать его в сумку и вернуться в тамбур.
Когда я спрятала его и вышла в коридор, мне показалось, что чья-то фигура проскользнула из четвертого в третье купе, но я заметила это боковым зрением, причем мельком, так что совершенно не была в этом уверена. С таким же успехом это могла быть просто тень от фонаря за окном.
Да и кто мог там быть? Может быть, Санек вернулся и теперь ищет пропавшего соседа?
Я прошла мимо третьего купе, в котором мирно дремал на полке сосед Бориса Алексеевича, и осторожно заглянула в четвертое. Там никого не было и ничто не изменилось за эти несколько минут.
«Наверное, показалось», — подумала я и направилась к тамбуру, чтобы посмотреть, что там происходит.
Я застала обоих мужчин мирно покуривающими и ничто не напоминало о той буре страстей, что кипели здесь еще три минуты назад.
— Ну, всего хорошего, — бросил Анатолию Борис Алексеевич и покинул тамбур.
Анатолий затушил окурок и тоже, не глядя на меня, прошел за ним в открытую дверь. Мне ничего не оставалось, как последовать за ними. И только теперь я почувствовала весь идиотизм своего положения. Казалось, что меня использовали и даже не удосужились объяснить, каким образом. Все во мне кипело, и я готова была растерзать и того и другого, поскольку ни один не посчитал нужным хотя бы объяснить мне, что между ними произошло.
— Можно вас на минуточку? — с затаенной яростью спросила я Бориса Алексеевича, который уже успел улечься на свою полку.
— Сейчас я выйду, — как ни в чем не бывало ответил он.
— Как изволите вас понимать? — набросилась я на него, лишь только он оказался рядом со мной.
— Можно вас попросить говорить на полтона ниже?
— Нет.
— В таком случае, может быть, лучше пройдем в тамбур, а то, я боюсь, мы переполошим всех пассажиров.
— Что вы говорите?! — задохнулась я от его наглости. — А десять минут назад вас почему-то это не заботило! Какое право вы имеете вмешиваться в мою жизнь, следить за мной, контролировать, с кем я разговариваю или встречаюсь?
— Мне просто показалось, что вас могут обидеть, — с улыбкой ответил он.
— Правда? Вот оно что! Как это благородно с вашей стороны! Так вот, я вам совершенно официально заявляю, что если вы позволите себе еще что-нибудь подобное, то…
— То что? — почти ласково и даже предупредительно перебил меня этот негодяй.
— То у вас будут крупные неприятности, — сказала я первое, что пришло мне в голову.
А что я еще могла пообещать? Что пристрелю его, как последнюю собаку? Что вызову милицию? Пожалуюсь проводнице? В том-то все и дело, что формально мне не к чему было придраться. И даже Анатолий, судя по всему, уже не имел к нему никаких претензий.
Он стоял напротив меня, смотрел мне прямо в глаза, и я хотела его убить! Да, да, именно убить, потому что ничего другого он не позволял с собой сделать.
Он был слишком сильным и хитрым, и мне никак не удавалось заставить его жить по моему сценарию. Борис Алексеевич, как та самая кошка, которая гуляла сама по себе, не желал подчиняться никаким правилам и жил по законам, одному ему известным. Он одержал надо мной моральную победу, потому что я рвала и метала, а он был снова совершенно спокоен и ровно доброжелателен.
— Вы не хотите, чтобы я вмешивался в вашу жизнь? — удивился он. — Так надо было раньше об этом сказать. Еще позавчера, когда я сделал то же самое, вам это понравилось, насколько я понимаю. Что изменилось с тех пор?
И по своей иезуитской логике он был прав. Но я не желала так легко признаваться в собственном поражении.
— А вы не заметили, что я пыталась остановить вас?
— Вы в этот момент были слишком взволнованны, — мягко ответил он. — Впрочем, так же, как и сейчас. Юлия Сергеевна, чего вы от меня хотите?
— Я хочу, чтобы больше никогда в жизни вы даже не подходили ко мне, не разговаривали со мной и забыли бы мои имя и отчество! И что бы ни происходило со мной и с кем бы я ни общалась — вас это больше не касается! Понятно?
— Понятно, — пожал он плечами. — Вот теперь мне все понятно. Разве я похож на насильника? Значит, если я вас правильно понял, то вы отказываетесь идти со мной в ресторан?
