позвонила Васе:
– Что там ваша подопечная?
– Ничего не ест. Плачет. Говорит, что покаяться хочет. Перед кончиной. Разрешить? Или предать кончине без покаяния? С душой, замаранной и черной?
Поняв, что Вася говорит при пленнице, поэтому выражается так витиевато и напыщенно, я ответила, что позволю очистить ей душу. Пусть ждут и готовятся.
– Церемония по второму варианту? – осведомился Вася.
– По второму, – ответила я, абсолютно не понимая, что он имеет в виду, но подыграв ему репликой в его спектакле.
Вася оповестил меня, что они начинают, и я поспешила на кладбище, благо дело шло к вечеру, и вечерний сумрак вполне можно было принять за утренний рассвет. Сразу к ним я не поехала, сначала мне требовалось заскочить в районную поликлинику к знакомому терапевту для небольшой консультации и за рецептом. Потом я заехала в аптеку и только после этого попала на кладбище.
Вася и Люся постарались вовсю. Их жертва была выведена из часовни и привязана к старому, но крепкому металлическому кресту одной из могилок. Сами они были одеты в какие-то черные хламиды с капюшонами, возле привязанной Любки аккуратно были разложены странные атрибуты: пара засушенных летучих мышей, кошачий хвост, маленький аккуратный и нарядный гробик для куклы, грубая подделка кельтского креста. Место, где была привязана жертва, окружала пентаграмма.
– Что за ерундистика? – шепнула я Люсе на ухо, показывая на все это великолепие, включая черные плащи с пурпурной оторочкой. – Какой театр вы ограбили?
– Ничего и не театр, – горячо зашептала Люся, – просто недавно готов спугнули, они убежали и все бросили. Скажешь, стоило догнать и вернуть? Больно надо. А в хозяйстве пригодилось.
Представляю, как именно спугнула эта артистичная парочка пришедших ночью на кладбище готов. В одном Люся точно права: догонять их не следовало. Следовало пожалеть бедных, перепуганных до полусмерти детей.
Видимо, на глазах моих приятелей часто проходили церемонии и спектакли этих неформалов, по крайней мере, вели себя они уверенно, спектакль играли убедительно. Саму церемонию описывать нет смысла, может быть, собирателя городского фольклора она бы и заинтересовала, но лично для меня не представляла ни интереса, ни художественной ценности. В какой-то момент Люся подошла ближе к Любке:
– Готова ты к покаянию?
– Уже можно? – едва ворочала та языком от страха.
– Да, если оно искреннее. Ты должна указать на человека, который толкнул тебя в эту пропасть. Если укажешь на невинного, уйдешь без покаяния. Если скажешь правду, мы приведем священника.
Ей развязали глаза и поднесли фотографию, на которой среди десятка человек были изображены Норбеков и Лепнин. Я наблюдала за ними из своего укрытия, поэтому не могла сама проконтролировать процесс опознания. Впрочем, Люсе я доверяла, как себе. Она поочередно тыкала пальцем в лица и строго спрашивала: «Этот?» Любка надолго задержала взгляд на лице Матвея и кивнула, едва грязный палец Люси приблизился к изображению Норбекова. Сомнения не оставалось. Вася отвязал ей правую руку, поднес лист, закрепленный на планшете, и медсестра честно написала признательные показания. Потом Люся опять завязала ей глаза, привязала руку, я вышла из своего укрытия, достала шприц. Пока Вася бормотал набор слов на тему «Отпускаю вам грехи ваши», я наложила жгут на руку Любки, нашла вену, ввела иглу. У меня был небольшой опыт внутривенных инъекций, а вены Любки, несмотря на ее слабость к наркотикам, заметно бугрились под кожей. Кажется, спаек нет. Видимо, не совсем ее засосала эта пагубная страсть.
Я вынула иглу из вены и дала знак Васе, чтобы он отвязал убийцу Лепнина. Спустя минуту она уже не шевелилась. Мы дождались, когда совсем стемнеет и улицы города опустеют, погрузили Любку в багажник и поехали в городской парк. Парк был неухоженный, освещения там не было даже в лучшие времена. Мы отволокли ее в глубь парка и оставили на скамейке. Можно считать, что заказ по одной из виновниц смерти Лепнина я выполнила.
Чтобы не возвращаться больше к этому эпизоду, скажу, что утром, когда Любка проснулась от той дозы снотворного, что я ей вкатила, она долго не могла поверить в то, что жива и свободна. Спустя немного времени, когда эйфория от этой свободы схлынула, Любка отправилась на работу и немедленно написала заявление по собственному желанию. После этого она исчезла из города. Думаю, она так и жила в постоянном ожидании того, что все вернется или ее признание всплывет и придется опять держать ответ либо перед психами, подобными героям Васи и Люси, либо перед правосудием. С нее было достаточно.
В то утро я позволила себе отоспаться. Нет, не расслабиться, а именно отоспаться. Расслабляться было нельзя, ту часть работы, которую я проделала, можно было назвать лишь подготовительной, но никак не основной. Вычислить Любку оказалось не так уж и сложно, разговорить Вову – проще пареной репы. А еще необходимо было разобраться с исчезнувшим адвокатом и завещанием, уехавшей Ириной, огромной суммой денег, снятой со счета Лепнина перед смертью, и местонахождением этих денег, с ролью Норбекова во всей этой карусели. Кстати, еще и сантехник Вова должен был получить свое, простого испуга с него было недостаточно. Вова и еще одна пешка, по моему предположению, тоже принявшая участие в разыгравшейся драме. Но сначала – выспаться.
Спала я до неприличия долго, проснулась к полудню, но зато почувствовала себя совершенно другим человеком. Даже дрянненькое настроение, вызванное необходимостью общения с погаными людьми, куда- то улетучилось. Я спустилась в гостиную, поискала Аришу. Не нашла, сварила кофе и вышла в сад – в хорошую погоду он любит читать в саду. Я не ошиблась, дед сидел в ротанговом кресле и держал в руках томик Джона Голсуорси.
– В который раз можно читать «Сагу о Форсайтах»? – удивилась я больше для поддержания разговора, чем искренне.
– Это же классика, – с укоризной ответил он, – вечная классика.
Понимаю и поддерживаю. Я поставила на садовый столик поднос с кофе себе и деду и, не торопясь, начала рассказывать ему все, что произошло за последние дни. Слушал он внимательно, не перебивал, лишь время от времени утвердительно кивал головой.
– А ты бы стала бороться за семейную усадьбу? – спросил он, когда я закончила. – Нет, даже если бы, например, мне ничего не угрожало, но отстаивать ее пришлось бы с боем по каким-то другим причинам? Вспомни, моя матушка вышла из дворян, и наверняка где-то в России сохранилось и наше имение.
– Не знаю, – честно призналась я, – для того, чтобы это узнать, надо оказаться на месте Марты. Она ведь тоже сначала не больно-то рвалась остаться в России, а когда прочитала дневник, изучила фотографии, съездила в имение, резко переменила свое мнение.
– Как ты думаешь, что она будет делать в дальнейшем при условии, что не сможет найти денег на восстановление имения?
– Надеюсь, что все-таки доберется до коллекции, оставленной в Париже, и отстоит свое право на наследство. Даже если есть завещание и официальным наследником является Ирина. По крайней мере, попытается отстоять. Имение того стоит.
– Что собираешься делать дальше? – поинтересовался Ариша.
– Думаю, самый короткий путь к истине лежит через Норбекова. Он так удачно врал о своем неведении в отношении всего, что касалось его друга, что наверняка знает и о завещании, и о местонахождении Ирины и Даниэля.
– Методы? – поинтересовался дед. – Какие будешь применять методы дознания? Пытки? Сыворотку правды? Давление на совесть?
Ариша, конечно, шутил. А мне вдруг ужасно захотелось достать хоть ампулу этой самой сыворотки. Как бы она упростила ситуацию! Честно говоря, я и сама не знала, как заставить Петра Алексеевича работать против себя. Ну не было у меня никакого плана на этот счет, как ни ломала я голову. Поэтому я решила пока оставить его в покое и попытаться как-нибудь выйти на Ирину Волкову. Не может быть, чтобы безутешная вдова находилась в полном неведении относительно происходящего и действительно мирно отдыхала в каком-нибудь подмосковном пансионате.
Перед тем, как начать обдумывать план поиска Ирины, я встретилась с моими добровольными и
