дорогу, — вдруг замолчали и как-то испуганно переглянулись. Несмотря на теплый вечер, у женщины на голове была надета вязаная шапка, и она вдруг испуганным жестом натянула ее едва ли не на самые глаза. А мужчина махнул рукой, показав мне штопку на левом рукаве поношенного пиджака, и пробормотал, пряча взор:
— Ну эта… Как сказать-та… Были приятные люди… а сейчас…
Он еще раз помахал перед собой рукой, словно отгоняя кого-то — может быть, нечистую силу. А его жена перестала удерживать на себе шапку и истово, с размаху перекрестилась.
Меня заинтересовали эти упражнения. Выйдя из машины, я гостеприимно распахнула заднюю дверцу «Фольксвагена»:
— Садитесь. И картошку свою сюда давайте. Далеко вам идти-то?
— Так к дочери, — обрадованно забормотала старушка. — Далеко — не далеко, а пехом-то целый час пиликать. А у него, — она показала на мужа, — грыжа, а у меня небось тоже радикулит…
— Ну так я подвезу. Бесплатно, — добавила я, видя их нерешительность.
Это слово подействовало как живая вода: оба супруга оживились, подпрыгнули и принялись хлопотливо рассовывать свои сумки по заднему сиденью и багажнику машины. Управились быстро: мне не пришлось даже помогать. Розовые от удовольствия, пожилая пара уселась сзади меня и принялась благодарно есть глазами мой затылок.
— Вот эта… редко когда хороших людей встретишь-та… — заметил мужчина.
— Небось остальные только и знают, как машинами своими нормальных людей-то пугать, а чтобы помочь-то, небось тоже никто не остановится, — поддержала старушка.
— Вы только говорите, куда ехать, — сказала я. — А чтобы скучно нам не было, расскажите лучше, что там, у Паниных, недавно произошло. Вы же соседи?
— Мы-то соседи, — переглянулись супруги, — только эта… А зачем вам? Паниными этими теперь никто особливо не интересуется. К ним и не ходит никто…
— А почему? — спросила я и добавила, видя их нерешительность: — Я из газеты, журналист. Статью буду писать об этом загадочном случае, понимаете? Если хотите, и про вас упомяну. Выразим благодарность за помощь в создании материала прямо на первой странице… как вас?
— Инютины мы… Инютины с Зыряновской.
— …супругам Инютиным, жителям улицы Зыряновская. Память для вас будет! Каждому соседу по экземплярчику можно подарить.
— А дочери? — всполошилась старушка.
— Ну и дочери, само собой. Так как? Расскажете?
— Ну-тк, чего ж не рассказать-то… Чай, Иван-то Панин, пока с глузду не сдвинулся, хорошим соседом был… Если помощь какая нужна или, скажем, деньжат подзанять — сразу к нему шли…
— А чего ж ему не тронуться умом-та? Если так вот, по трезвости рассудить — не каждый же родитель в крепком уме останется, когда сын такое над собой совершит! Вот Иван и поехал…
— Так расскажите! Может, теперь самому Ивану помощь требуется?
Снова переглянувшись, мои пассажиры довольно складно, хотя и перебивая друг друга, рассказали мне следующую историю.
Это случилось год назад. Таким же ясным майским днем, как сегодня, в семье бывшего Ирининого одноклассника Вадика Панина банальная ссора подростка с родителями закончилась настоящей трагедией. Четырнадцатилетний мальчик повесился из-за того, что отец запретил ему смотреть кино на DVD.
Мамы Вадика в тот вечер дома не было — она работала продавцом в ночном магазине. И ссора отца с сыном началась именно из-за того, что мальчик, вопреки строгим указаниям мамы, которые она оставила «своим мужичкам» перед тем, как уйти в ночную смену, сел смотреть телевизор, не сделав уроки.
— Вадик! Видео подождет! — Отец мальчика взял пульт из рук сына и погасил экран. — А алгебра с русским языком — нет! Вам на сегодня, кажется, сочинение было задано?
— Ну и что? — надулся подросток.
— Не «ну и что», а пойди к себе и быстренько за уроки. Ты маме обещал, сын.
— Ну, па-па! Я сделаю! Потом.
— Нет, «потом» ты будешь смотреть свой видик, а за уроки возьмешься прямо сейчас.
— Что ты на меня давишь?! — внезапно завизжал мальчик, закипая слезами. Лицо у Вадика покраснело, как свекла, весь он напрягся — отца поразило, что подобная перемена случилась с сыном как- то сразу и вдруг. — Что ты мной командуешь? Я человек, понятно?! И я буду поступать так, как хочу сам!
— Все правильно, именно так и будешь поступать, только не сейчас, а лет эдак через пять- шесть.
— Но почему, почему?!
— Потому что до восемнадцати лет ответственность за тебя несу я! — взорвался отец. — И мама! Ты что — маленький, прикидываешься тут, элементарных вещей не понимаешь?! Сейчас же встал, пошел в свою комнату и сел за уроки!
— Нет!!
— Да!!!
Вдруг Вадик кинулся ничком на лежавший на полу ковер и забился на нем, плача навзрыд и царапая ворс скрюченными от напряжения пальцами. «Нет! Нет! Нет!!!» — повторял он, захлебываясь в рыданиях.
Отца поразила эта картина — особенно потому, что раньше ничего подобного с сыном не происходило. И еще он испугался, что крики Вадика услышат соседи. До сих пор семья Паниных могла вполне сойти за образцовую: родители работали, мальчик учился, в доме был пусть скромный, но достаток. Ссор между родителями и сыном, если не считать пустячных пререканий, до сих пор никогда не случалось. И вдруг — истерика подростка, которую так легко услышать через панельные стены стандартной хрущевки, истошные крики, конвульсии, в которых он забился! Отец просто не знал, что ему со всем этим делать.
И потому принял самое простое, на его взгляд, и самое, как ему показалось, действенное решение: наклонился над извивающимся на ковре Вадиком, взял его за ухо, поднял с пола и повел в детскую. Там сын был силой усажен за стол, где с краю высилась горка учебников.
— Я вернусь через час, — спокойно сказал отец. Ухо он отпустил, и ребенок сразу же прикрыл пылающую раковину ладошкой. — Через час домашнее задание по алгебре и русскому языку должно быть сделано. А потом мы вместе с тобой будем смотреть кино.
Мальчик повернул к отцу заплаканное лицо с перекосившимися от злости и унижения чертами и хотел было что-то сказать, но мужчина добавил, как припечатал:
— Если через час ты не покажешь мне сделанное домашнее задание, я тебя выпорю, как щенка! Слово свое я держу — ты знаешь.
Чтобы угроза действительно произвела на сына впечатление, отец расстегнул на себе большой армейский ремень, который поддерживал его домашние брюки, сложил вдвое и положил ремень на противоположный от учебников край стола — прямо перед лицом сына.
Выходя из комнаты, мужчина оглянулся. При взгляде на тонкую, неестественно выпрямившуюся спину мальчика сердце полоснула острая боль. «Но я не должен отступать, — подумал отец, подавляя в себе желание подойти и обнять эту тонкую спину. — В мужчинах нужно воспитывать твердость!»
И с этой мыслью он вышел из детской.
Последующие сорок минут мужчина не находил себе места. Он сидел в большой комнате у выключенного телевизора, стараясь убедить себя, что читает вчерашнюю газету, а сам то и дело поднимал голову и прислушивался к тому, что происходит в соседней комнате. Сначала ему показалось, что оттуда донеслись сдавленные рыдания. Потом они затихли. Чуть позже как будто двинули стулом, мальчик несколько раз прошелся по комнате, что-то отодвинул, чем-то скрипнул.
И все стихло.
— Я подумал, что Вадик наконец-то засел за уроки и немного успокоился, — расскажет позже потрясенный, белый как мел отец приехавшим милиционерам. — Опять попытался читать, даже увлекся какой-то статьей в этой газете… Потом глянул на часы — прошло сорок минут. Снова подумал о сыне,
