первой встрече и способна повторить все слово в слово. Могу, но не буду.
— Почему? — спрашивает он, разбив слово на слоги.
— Потому что таким образом вы хотите заставить меня защищаться. Пусть защищается виновный, а мне это ни к чему.
Я не знаю, как бы он действовал, окажись на моем месте мужчина. Сейчас же он вскочил, сжав побелевшие губы, и уставился на меня сверху вниз округлившимися глазами. Я спокойно выдержала его взгляд и продолжила так же невозмутимо:
— Не советую недооценивать важность способности держать себя в руках при беседе со свидетелем, которому хорошо известны его права и обязанности.
Уела я его. Отвел взгляд Горчаков, сел и спросил, не поднимая глаз:
— Как же, прикажете, получить с вас свидетельские показания? Ведь по закону вы не имеете права не отвечать на вопросы.
— Так я уже ответила на них там, на свалке, так что все по закону! Запротоколируйте мои ответы, и я их подпишу без проблем.
— Подпишете? — к нему вдруг вернулась первоначальная мягкость.
— Подпишу, — соглашаюсь осторожно, — свои ответы.
— Тяжело с вами разговаривать! — вздыхает он.
— Тяжело, — соглашаюсь, — если недооценивать мои способности.
— Скажите, — вот он уже и улыбается, — вас Ведьмой из-за способностей прозвали?
— Ведьмой меня прозвали уголовники, да, из-за способности хорошо работать головой в экстремальных ситуациях.
— Обратите внимание, — он проводит ладонью по столу, — передо мной нет бумаг. Я не собираюсь ничего записывать. Я хорошо помню ваши объяснения. Я знаю, что такое презумпция невиновности, и не забываю о ней, уверяю вас! И я хочу рассказать вам другую версию вашего участия в этом деле. Всего лишь версию, вариант, ни в чем вас не обвиняя. Помните об этом, когда будете возмущены.
Интересно. Хоть по началу разговора я и представляю, чего от него можно ждать, но все равно интересно. Пока он молчал, выдерживая очередную тактическую паузу, я постаралась приготовиться ко многим неожиданностям и взять под контроль эмоции. Привела себя в состояние, сходное с внутренней готовностью бойца-рукопашника к нападению и защите. Так что с паузой своей он промахнулся.
— Итак, вариант номер два.
Он сел поудобней и принялся излагать ровно и невозмутимо вещи настолько вздорные, что уже через несколько минут я поблагодарила его за предоставленную мне возможность взять себя в руки.
— Ваше присутствие рядом с телом в момент прибытия оперативной группы было не случайным, это очевидно и вами не отрицаемо. Вы объясняете это принятой на себя добровольно ролью арбитра между бомжами, мнения которых по вопросу, как поступить с мертвой, разделились. Знаете, я даже готов принять это объяснение. Тем более что бродяги, взятые нами сюда, говорят то же самое. Далее. Вы вызываете милицию и поступаете совершенно правильно с любой точки зрения. Я бы даже назвал ваши действия безошибочными. По здравому рассуждению, по-иному поступать просто глупо. Альтернатива — встать на позицию бездействия и позволить бомжам похоронить труп в мусоре, поближе к огню. В этом случае тело исчезнет бесследно, но где гарантия, что эта нетрезвая, кочующая по городу публика удержит языки за зубами? Не убивать же вам их, в самом деле!
Горчаков откинулся на спинку стула и замолчал, внимательно за мной наблюдая. Позаниматься этим сколько хотелось я ему не позволила.
— Решись они все же закопать тело в мусор, я бы поубивала их, в самом деле!
Качнув головой и согнав с лица скептическую, не понравившуюся мне улыбку, он продолжил:
— По роду деятельности вы, Татьяна Александровна, связаны с самыми разнообразными слоями населения, от бродяг до представителей деловых кругов, от самых конченых уголовников до чинов МВД и ФСБ. Досье на вас давно не умещается в одну папку. И, как следует из него, действуете вы не всегда в рамках закона, но действуете чисто и всегда успешно.
Исходя из такой на вас характеристики, можно предположить, с определенной долей вероятности, ваше особое участие в этом деле, не ограничивающееся ролью третейского судьи между двумя группами бездомных бродяг.
В самом деле, — Горчаков подался ко мне и запустил доверительный тон, подкрепленный умным взглядом, — при вашей-то занятости, да ехать на свалку только для того, чтобы сдать милиции давно уже мертвое тело? — И, скривив губы, медленно покачал головой. — А чего стоит ваш подкрепляющий аргумент? Просьба бездомных, синевы бездельной, которую вы, Татьяна Иванова, прямо-таки поспешили уважить! Что вы на это скажете?
— Я понимаю, куда вы клоните, — проговорила с самым, на какой только была способна, безмятежным видом, — но очень хочу вас дослушать.
Он заметно вдохновился, пребывая в состоянии приятной приподнятости перед завершающим ударом, и в предвкушении победы заерзал на своем заду. Вот что называется протирать штаны. Хоть я и ни в коей мере не чувствовала себя добычей, наблюдать за ним было настолько неприятно, что пришлось глушить вспыхнувшее раздражение. Что я и сделала мгновенным, но мощным усилием. Не править тебе, следователь, моими эмоциями. На то я и Ведьма! А вот твоя радость мне на руку!
— Слушайте, — согласился он снисходительно, с превосходством учителя над второгодником. — Я не знаю характер вашей взаимосвязи с убитой. Не знаю и не задаю вам о ней вопросов, хоть и не сомневаюсь в ее существовании. Я не хочу сказать о вашем участии или соучастии в убийстве, это было бы глупо. Но вот такой вариант как, к примеру, поездка на свалку, к телу, совершенная в интересах вашего очередного заказчика-клиента, вполне жизнеспособен. Цель? Пожалуйста! Отследить информацию, полученную органами следствия от бомжей — возможных очевидцев обстоятельств, при которых труп оказался там. Ведь не с облака же он свалился! Была машина, были люди, и местные их могли видеть.
Вы наблюдали за нашей реакцией, — в голосе Горчакова зазвучал металл, — были свидетелями наших действий. Из всего этого умному человеку вполне можно сделать выводы о возможных направлениях, по которым двинется следствие, и вовремя принять соответствующие контрмеры.
Я не обвиняю вас, — он теперь стал холодно-официальным, — я только хочу сказать, что этот вариант, эта версия имеет право на жизнь не меньше любой другой и, как любая другая, нуждается в проверке. Не так ли?
Логика в его словах есть, это несомненно. Вот так и шьются дела. Поначалу белыми нитками да по- грубому, внахлест, а потом, когда пришиваемый к такому творению человечек теряет от отчаяния над собой контроль и начинает нести ахинею, подсказанную следователем, желающим, как правило, ему добра, то очень быстро превращается из запуганного лоха в обвиняемого — лакомое блюдо для суда любой инстанции.
— Проверяйте! — соглашаюсь, а что мне еще сказать! Не бить же себя в грудь и не кричать: «Не виноватая я!..»
— Проверим! — заверяет меня он. — Обязательно! Знаете, как называется ваша роль в обрисованной мной версии?
— Соучастие. Или пособничество. В зависимости от того, как будет повернуто дело.
— Верно. Но вы имеете возможность облегчить жизнь себе и нам. Помочь следствию.
Вот тут меня смех разобрал, увы, не сдержалась! А от вида его в момент поглупевшей физиономии стало еще смешнее.
— Вы что, хотите предложить мне явку с повинной? — просипела, вытирая с глаз слезы.
Он невозмутимо переждал приступ моего веселья.
— Я хочу вам предложить заняться доказательством вашей невиновности.
Ого! Круто замешивает этот деятель! В первом приближении, навскидку доказать свою невиновность означает найти виновного, не больше и не меньше.
«Возьмите, господин следователь, вот он вам, на блюдечке с голубой каемочкой!»
Из меня наружу попросилась Ведьма в худшем понимании этого слова, и мне стоило значительных усилий не пустить ее. Нервишки, надо же! От веселья до дикой злобы — за короткий промежуток времени! Это я тебе, следователь, припомню в недалеком будущем! Если не прощу вскоре.
