— О’кей, — кивнул Джон, но Гошка и Мокей, недавно отделанные казачком под орех, хором заявили:
— Мура!
— Как хотите, — пожал плечами Пётр и решил: — Тогда я оденусь капитаном дальнего плавания! — и ушёл.
— О’кей! — сказал Джон. — Нам надо придумать что-то своё.
— Верно, — поддержал Мокей. — Не будем принимать участия в карнавале совсем.
— Здорово! — восхитился Гошка.
— О’кей… нехотя присоединился к ним Джон.
И вот день карнавального шествия настал!
Дружина «Алмазная» единодушно предложила Петру возглавить их колонну — так срамив был его капитанский костюм с золотыми петлями на шевронах и с кортиком на боку.
Под мелодию «Капитан, капитан, улыбнитесь…» дружина вышла на главную прямую. Сотни биноклей и тысячи глаз были направлены на них, особенно на Петра.
И вдруг, когда они поравнялись с ложей, где расположилось жюри, а Пётр взял под козырёк и равнение направо, отдавая дань уважения жюри, гостям и командованию, костюм на нём… исчез! Совсем! Остались только трусы и туфли.
Пётр, не сразу ощутив эту ужасную перемену, сделал ещё несколько чётких шагов с рукой, приложено к «пустой» — то есть непокрытой — голове.
Сперва сгустилась всеобщая тишина, какая бывает только во время Абсолюта, а потом тысячи зрителей грохнули дружным хохотом!
Кто-то решил, что всё так и было задумано; кто-то подумал, что над зрителями решили подшутить (а такого никто не любит!), и смеялись теперь, я бы сказал, осуждающе, насмешливо.
Ребята из «Алмазной», их начальник Яков Германович и старшая пионервожатая Оля сбились с шага, и вся дружина оказалась в таком же дурацком положении, как и Пётр. Конечно, они мужественно прошли положенную дистанцию и даже заслужили аплодисменты и высокие оценки жюри за некоторые удачные костюмы; Петру удалось быстро укрыться от насмешек зрителей, но, согласитесь, кто-то нанёс дружине «Алмазной» сильный и, как говорят спортсмены, запрещённый удар…
Долго бы ещё подшучивали над «Алмазной, если б не приключилось ещё одно происшествие, на этот раз более серьёзное: пропал Гошка! Вечером того же, карнавального дня…
Искали его везде, где только можно и нельзя; спасатели обыскали всё побережье, водолазы бродили по морскому дну. Милиция в Гурзуфе и в Ялте была поднята на ноги. Наконец, объявили по телевидению. Но даже после этого Гошка не нашёлся. Тогда телеграммой вызвали его отца.
Папа не хотел пугать Маму, сказал её, что решил просто проведать сына, и прилетел немедленно. И случилось так, что через день или два в Артек прибыл и Тюля-Люля.
Секретарь начальника Артека закончила разговор с дежурной гостиницы „Кипарисная“, как вдруг услышала тонкий, чуть с хрипотцой голосок:
— Здравствуйте, Элеонора Петровна…
— Здравствуйте, — ответила секретарша, ища глазами посетителя. Наконец увидела попугайчика и улыбнулась: — Здравствуй. А ты кто?
— Меня зовут Тюля-Люля. Я ищу своего друга Килограммчика.
— Я не знаю такого.
— Ты не птица! — стал нервничать Тюля-Люля. — Его знает весь наш двор, и даже Сиамский Бродяга боится его! Стр-ра-тегия, брат. Чихать в промокашку!
— А как его фамилия?
— Посвистывай! Этого не знает никто…
— Но ведь не может же человек носить имя… гири.
— Хватит пулять! У него щадящий режим… Гошка барахтается в мире неведомого…
— Гошка?! — взволновалась Элеонора Петровна и вдруг заплакала. — Теперь я знаю, о ком идёт речь… — сказала она, всхлипывая. — Пропал он…
И тут из кабинета директора выбежал… Папа! Тюля-Люля обомлел от счастья и на время потерял дар речи. Папа, не замечая его, кинулся к секретарше:
— Элеонора Петровна, не томите, есть новости?
— Нет, пока нет. Это я разговариваю вот… — она замялась. — Без командировки… Из Москвы. Простите, я хотела сказать, что он тоже разыскивает вашего сына…
— Тюля-Люля?!
— Папа! — радостно вскрикнул Тюля-Люля и кинулся к нему. — Ты работаешь, даже когда спишь… Ошибка молодости…
— Тюля-Люля, — сказал Папа, когда первая радость встречи улеглась, — после ты расскажешь, как сюда попал, но сейчас помоги найти Гошку…
Тюля-Люля искал Килограммчика по какому-то ему одному известному плану: обшаривал кусты вокруг „Алмазной“ по расширяющейся спирали. Так прошла оставшаяся часть дня, вечер; настала ночь, и изнурённый попугайчик прикорнул на веточке.
Первые же лучи солнца разбудили его, и Тюля-Люля продолжил поиски. Куст за кустом, ветка за веткой. Но — безуспешно. Ещё раз зашло солнце за горизонт, и в наступивших снова сумерках Тюля-Люля увидел… Нет, не Гошку! Однако нельзя было сказать, что это и не он.
Вот, доложу вам, ситуация — чихать в промокашку… Виноват, это уж я перенял у попугайчика, а писатель не должен чужими словами говорить, а тем более писать…
Короче говоря, на траве, облокотясь на камень, у неглубокого обрыва полулежал… нет, не сам Гошка, а его
Но Тюля-Люля пророкотал нечто нечленораздельное, потом сказал на чистейшем английском языке „ол райт“ и прильнул к груди деревянной фигуры: внутри её глухо, но различимо что-то издавало: тук… тук… тук…
В этот момент Тюля-Люля увидел Папу, возившегося в кустарнике шагах в десяти, немедленно подлетел к нему и быстро-быстро заговорил:
— Устами младенца глаголет истина! Папа изредка отдыхает… Научатся люди жить по пятьсот лет… — Он от волнения вновь заговорил готовыми фразами. — Дошло? Тут веток пруд пруди. Здесь… Там… Чихать в промокашку! Папам я…
— Тюля-Люля! — прошептал Папа, бледнея. — Я чувствую, ты нашёл… его?..
Попугайчик кивнул, помахал крылышками и устремился к деревянной фигуре. Папа — за ним.
Не прошло и получаса, как деревянную статую Гошки с необходимыми предосторожностями, с помощью Петра, Бутончика, Якова Германовича и ещё нескольких ребят, оказавшихся в кабинете начальника пионерской дружины „Алмазная“, доставили в поликлинику Артека и сразу положили на стол в рентгенкабинете.
— Случай не совсем типичный, — признался Главный врач в беседе с рентгенологом, — но удивляться в наш век нельзя ничему… Одеревенение конечностей бывает в пожилом возрасте, правда, не столь откровенное.
— И всеобщее! — добавил рентгенолог.
Деревянного Гошку подвесили на особых лямках позади экрана, рентгенолог с Главным врачом сели перед экраном, а остальные кто как пристроился за ними.
Папа почему-то скомандовал „Абзац“» — как он это делал, когда диктовал машинистке, но рентгенолог послушно кивнул и включил аппаратуру. В наступившей темноте на бледном экране все увидели
