пододвинул ее вплотную к дивану и с невероятной ловкостью с помощью рук перенес в нее свое тело. У меня даже комок к горлу подкатил. Беспомощность всегда вызывает во мне жалость.
Но подавать виду нельзя. Не всем нравится, когда их жалеют. Лично я терпеть этого не могу. Поэтому решила для себя, что держаться я должна на равных.
– Здравствуйте, Сергей Павлович. Вы извините, что я нарушила ваш сон. Но обстоятельства заставили меня поступить таким образом.
Он только кивнул мне в ответ и указал на диван, куда я должна присесть. Я проигнорировала его предложение и подошла к окну. Взглянула на квартиру Калякиных: она располагалась гораздо ниже – у Матвеева седьмой этаж – и была как на ладони. На подоконнике лежал тот самый бинокль, про который говорила Ленка. Я взяла его и поднесла к глазам. Как в театре, ей-богу.
Матвеев не проронил ни слова. Наблюдал за моими действиями молча.
Я положила бинокль снова на подоконник, извлекла из сумочки «жучка» и протянула его Сергею Павловичу:
– Думаю, это ваш.
Он посмотрел на меня испытующе. Но отрицать тот факт, что аппаратура принадлежит ему, не стал.
– Марина, свари нам кофе.
– Сережа, ну какой может быть кофе. Тебе вообще нельзя его пить.
– Свари. Угостим гостью.
Марина поняла, что он хочет пообщаться со мной наедине, больше не стала спорить и удалилась, закрыв за собой дверь. Я села на диван.
– Кто вы?
– Я – частный детектив. Иванова Татьяна Александровна. Про наш с вами разговор никто не узнает. Обещаю. Никакой аппаратуры у меня с собой нет. Чисто женское любопытство – зачем вам все это было нужно?
Не знаю почему, но Матвеев мне поверил. Он тяжело вздохнул и опустил взгляд:
– Настя очень похожа на мою жену, которую я безумно любил. Женька пять лет назад погибла. Нелепость. У нас с ней все было: и квартира трехкомнатная в центре города, и работа хорошая. Мы не бедствовали. А потом все, как карточный домик, рассыпалось. Да еще болезнь проклятая. Когда проводишь все время в этом кресле, – он с силой ударил по подлокотнику, – мир выглядит несколько иначе. Я сюда около года назад перебрался. Квартиру на меньшую поменял, чтобы решить проблемы финансовые. Настя стала мне родной, хоть и не подозревала об этом. Я ее в бинокль случайно увидел. А бинокль мне приятель подарил. Он хотел как лучше, знал, насколько муторно у меня на душе было. «Как в театре, – сказал, – развлекаться будешь». Я и развлекался. И однажды увидел эту женщину...
Сергей Павлович тяжело вздохнул и продолжил:
– А про штуковину, которую вы мне продемонстрировали, я точно не могу сказать, моя она или нет.
Вот тут моему удивлению не было предела. Я просто дара речи лишилась.
Сергей Павлович, взглянув мне в глаза, улыбнулся:
– Не удивляйтесь. Так уж получилось. Я однажды промолвился другу, что очень хочу услышать голос женщины, живущей напротив. А он через некоторое время предложил осуществить мою мечту. И назвал сумму. Для меня она оказалась приемлемой. Я сейчас резьбой по дереву подрабатываю. Неплохо получается. Нам с Мариной хватает. Да, в сущности, деньги для меня теперь не имеют никакой ценности. Так что аппарат я и в глаза не видел. Он сделал все сам.
– Валентинский?
Инвалид покачал головой:
– Никакого Валентинского я не знаю. Может быть, приятель мой к этому Валентинскому обратился, я не знаю.
– А какой приятель?
– Виталий Вышинский. Только пообещайте мне, что у него не будет из-за этого неприятностей.
Я пообещала. И хотела было сказать Сергею Павловичу, что, даже имея столь горячую привязанность к женщине, живущей напротив, он не должен был поступать так некорректно, мягко говоря. Никто не имеет права без особых причин бессовестно вторгаться в чужую жизнь. Но не стала ничего говорить. Зачем? Все уже в прошлом. К тому же мне сейчас было необходимо полное доверие этого, по сути дела, очень несчастного человека. Да и сама я часто грешу, «жучками» пользуюсь. Для расследований, но все же... Так что, решила, осуждать других не имею морального права.
– Сергей Павлович, исходя из того, что вы регулярно прослушивали квартиру Калякиных, вы абсолютно все или почти все знаете об их жизни, о людях, с которыми они общались, и так далее. Вы назвали имя Настиной убийцы. Вы знаете, кто она?
Он грустно покачал головой в ответ.
– Не знаю. Я ее не узнал. Все произошло довольно быстро.
– А голос?
– Во-первых, убийца, можно сказать, прошипела ту фразу. А во-вторых, вы, Татьяна Александровна, говорите так, словно считаете, что я денно и нощно слушал все, что у них происходило. Но это вовсе не так. К тому же вы знаете, что «жучок» был установлен только на кухне. То, что происходило в зале или спальне, я слышать не мог. Мне этого и не надо.
Я не стала прерывать его. Еще интереснее, если не врет. А как же остальные два «клопика»? Ведь я предъявила Матвееву тот, что нашла в спальне.
– Для меня Настя была родным человеком. Когда я смотрел на нее, слышал ее голос или даже звон тарелок, которые она мыла или убирала в шкаф, мне казалось, что я нахожусь рядом с ней и по-прежнему счастлив. В эти минуты я представлял себе свою Женьку. Она действительно очень похожа на нее. Сама того не ведая, Настя скрашивала мое одинокое существование, наполняла мою жизнь смыслом. – Матвеев сцепил руки и покрутил большими пальцами, внимательно их рассматривая.
– Мираж, – грустно улыбнулся он, подняв на меня печальные глаза.
Я кивнула в ответ и вздохнула.
– Сережа, у меня все готово, – заглянула в комнату Марина. – Для тебя я заварила чай из сушеного крыжовника. Не обижайся, но кофе я тебе не дам.
Матвеев, чуть заметно улыбнувшись, кивнул. Потом спросил:
– Марина, а коньяк у нас еще не кончился?
– Сережа... – укоризненно произнесла Марина.
– Я только один глоток. Честное слово. Не будь букой. Не так уж часто у нас бывают гости.
Марина вновь скрылась на кухне.
– Хорошая девочка. Она моя двоюродная племянница. У нее, как и у меня, больше никого нет. Если бы не она, моя жизнь была бы вообще невыносимой.
Девушка вернулась через минуту, подкатив сервировочный столик к креслу дяди.
– Я схожу за хлебом, Сережа. А вы тут поболтайте без меня.
Понятливая и тактичная особа.
Матвеев кивнул:
– Сходи, Мариш.
Девушка оделась и ушла.
Матвеев отвинтил крышку бутылки и плеснул в крохотные рюмочки на самое донышко янтарный напиток, который источал приятный аромат.
– Мы с вами сейчас помянем Настю и мою Женьку. Пусть земля им будет пухом. – Он поднял свою рюмку и выпил содержимое одним глотком. Я сделала то же самое. – Ужасным был тот день для меня. Я словно еще раз потерял свою Женьку.
– Я понимаю, что вам больно. Извините. Но не могли бы вы подробно описать все события того рокового дня?
Сергей Павлович кивнул.
– Я, как всегда, сидел у окна. Настя мыла окно. Она была дома одна. И вдруг в окне кухни промелькнула женщина. Она кралась. Мне это показалось странным. Я, скорее машинально, чем осознанно, взял
