внимание еще и по той причине, что левый глаз у этого человека отличался от правого. Зрачок в нем был не круглый, как обычно, а имел несколько вытянутую форму. И лицо у него было кругленькое такое, странное. Заметив мой взгляд, хозяйка пояснила:
– Сынок это мой. Болен он, сердешный. В больнице вот опять лежит. Несчастный он у меня. – И старушка любовно погладила заскорузлыми пальцами фотографию и села на стул напротив меня.
– Ну, что вам про Эмму-то рассказать? Доигралась небось. Куда-нибудь втюхалась. Она ж непутевая.
– Да?
– И-и... – протянула бабулька, – я давно говорила, что такая жизнь добром не кончится. Так оно и вышло. Не работала нигде, все билетами какими-то торговала. Мужики толпами ходили. Да что теперь говорить-то? Уж и не знаю, жива она, нет ли? Мы ведь от нее добра-то и не видали. Постоянно с ней ссорились. Выйдет, бывало, на кухню, пьянющая вся такая, вином от нее разит, как от мужика, и ну свои порядки устанавливать. А ты молчи... Не дай бог, еще и хахаль выскочит, тогда и вовсе беды не миновать. Сколько раз милицию вызывали. Только что толку? Кому надо разбираться с пьяной бабой? А у меня сын больной. Просто каторга была, когда мой Сашенька дома, а она шумит и шумит, шумит и шумит. А у него боли головные страшные. Это ж наказанье господне.
– А когда она пропала?
– Да пятого сентября утром как ушла, так и не вернулась. Дату я хорошо запомнила. Прямо ж в этот день ваши работники ее искать-то и начали. А если ты, доченька, из милиции, то почему ж не знаешь, когда она пропала?
Вопрос резонный. Но я быстро нашла выход из положения: объяснила, что я из другого отделения милиции, где личностью Замотыриной заинтересовались тоже в силу некоторых обстоятельств. И что мне поручено перепроверить факты. Старушка благополучно проглотила мою ложь и больше провокационных вопросов не задавала.
Итак, Эмма Замотырина пропала в день смерти Анастасии Калякиной. Чрезвычайно любопытное совпадение.
– А родственники у нее есть какие-нибудь?
Старушка махнула рукой и укоризненно покачала головой:
– Мать вроде как, в деревне живет. Так она ни разу к ней и не ездила. Нет, вру. Один раз ездила. Только давно это было. Вот так растишь, растишь... А они потом и не вспомнят.
Хозяйка взгрустнула, а потом ни с того ни с сего перевела разговор совсем на другую тему:
– Вот вы из милиции... Помогите нам, заберите ирода с третьего этажа. Он мать свою совсем замучил. Она устала двери менять. А он их колошматит и колошматит. Никакого спасу от него нет. Воюет и воюет. Дружок Эмкин, кстати сказать. Помогал ей эти билеты продавать.
– Какие билеты?
– Ну, эти, «Русское лото». А зовут его Мишкой. Тоже нигде не работает, на материной шее сидит. Все обещает, что на этих билетах заработает. Да и где ему работать? Его уж откуда только не выгоняли... Пьет ведь, ирод. Два дня, бывало, походит на работу, потом пьет неделю. Кто такого держать-то будет? Знамо дело, никто не будет. Вот и шалберничает.
Я туманно пообещала разобраться с иродом и вновь направила мысли старушки на Замотырину.
– Капитолина Семеновна, а во что была одета Эмма, когда уходила в последний раз из дома?
– Так юбка же на ней красная была и кофта блестящая. Она все лето в этом наряде проходила. Ваши-то про наряд тоже спрашивали.
– А комнату ее посмотреть можно?
– Закрыта она, комната-то.
– Ничего, я открою.
– Вот она, ее комната. Только ведь нельзя в комнату-то. Ваши же и сказали. А тут Валерка с Люськой живут. Их сейчас дома нет. Они люди хорошие. Я с ними лажу.
Мне пришлось проникнуть в жилье Замотыриной незаконно. Но у меня свои законы. И только соблюдая их, я могу добиваться определенного успеха. А старушку я успокоила, сказав, что у меня есть на то право.
Осмотрев комнату Эммы, я прихватила портрет хозяйки, стоявший на маленьком телевизоре. Жилище ее выглядело довольно убого, лишних вещей не было. Да какие там лишние, если здесь, кроме телевизора, полупустого шифоньера и дивана с грязной обивкой, ничего больше и не было? На всякий случай досмотр я провела довольно тщательно. И ничего, что могло навести на след Эммы, не обнаружила. Да и немудрено: до меня тут работали профессионалы. Они тоже свое дело неплохо знают. Не одна Татьяна Иванова такая умная-разумная.
Я закрыла комнату, и мы со старушкой прошли на кухню, где уже закипал чайник.
– Ты садись, дочка, к столу. Это мой.
На кухне стояли три стола, по внешнему виду которых можно набросать приблизительный портрет хозяев. Стол Капитолины Семеновны был деревянным, окрашенным такой же коричневой краской, что и табуретка, на которую я уселась. Судя по возрасту стола и по его цвету, можно вполне предположить, что его обладатель – человек пожилой. И более-менее опрятный.
Стол по соседству – современный, покрытый белоснежным пластиком. За ним, смею думать, обедает та самая молодая чета, про которую мне говорила старушка.
А вон тот стол, в углу около газовой плиты, явно принадлежит человеку, которому давно наплевать, где он ест, на чем спит и что носит. Хотя, возможно, я излишне придирчиво отношусь к его хозяйке, ведь ее целый месяц дома нет.
Старушка принялась заваривать чай.
– А мать Эммы жива?
– Да кто ж знает, жива она или нет. Эмке никто не нужен. И мать родная тоже не нужна. – При этом старушка неистово перекрестилась: – Прости меня, господи, за злословие. А мать-то ее под Аткарском, кажись, живет. Эмка тогда долго у нее гостила, когда к ней ездила. Мы хоть отдохнули немного.
– А когда это было?
– Ой, дай бог памяти. Года три назад, наверное. Или три с половиной. Я уж не помню сейчас.
И три года назад Настя видела Эмму именно в Аткарске. Значит, Настя не ошибалась. Эмма – та самая женщина, которую в свое время подозревали в убийстве.
– Капитолина Семеновна, а какие-нибудь особые приметы у соседки вашей имелись?
Старушка, не задумываясь, назвала их. Видимо, на такой вопрос ей пришлось отвечать не один раз, причем совсем недавно – моим коллегам в мундирах. Особыми приметами Замотыриной были родинка на правой щеке и наколка в виде бабочки на левой ягодице.
– Она ж, хабалка, летом-то, когда жарко, постоянно в купальнике по квартире ходила. Ни стыда, ни совести. Тьфу, – старушка в сердцах сплюнула.
Я достала из сумочки фотографии Насти и Ирочки.
– Скажите, Капитолина Семеновна, кто-нибудь из этих женщин заходил к Эмме?
Старушка, сходив за очками, внимательно рассмотрела снимки. Ирочку Капитолина Семеновна никогда в своем доме не видела. А взглянув на Настину фотографию, улыбнулась.
– Так это ж медсестра из больницы, где мой Сашенька лечится. Он про нее только хорошее говорит. А однажды, когда он убежал из больницы, Анастасия Васильевна за ним приезжала. Ни с кем другим он вернуться в больницу ни в какую не соглашался. Она даже не дежурила в тот день, так ее специально вызвали. О-очень хорошая женщина.
Теперь понятно, в какой больнице часто пребывает бедный Сашенька. И почему его так сильно раздражают внешние шумы – Анастасия Калякина работала медсестрой в психушке.
– Анастасия Васильевна-то как Эмку увидела, так и спросила: «А мы с вами, кажется, знакомы? В Аткарске встречались. Помните?» А Эмка ей: «Вы ошиблись, женщина». И с кухни-то шасть в свою комнату. Анастасия Васильевна порасспросила меня, правда, про Эмку-то. А что я про нее знаю? Знаю только, что она, окаянная, нам всю плешь проела.
Итак, Анастасия Васильевна встретилась с Замотыриной совершенно случайно. Наталья была права. Но к Эмме она, по словам Капитолины Семеновны, никогда не приходила.
