«показания»… без всяких «противо».
— Сотрясение мозга.
— Шеф сказал…
— Я понимаю, что шеф сказал, но это — противопоказание к применению метода.
— Работайте! — жестко сказал следователь и кивнул «гориллам».
«Гориллы» подошли, и мне страшно захотелось выкинуть один из моих коронных номеров, но я удержалась. И только тогда, когда они взяли меня за руки, я поняла, что это надо делать! Когда от меня уже не останется ничего, кроме боли, слез и полного паралича воли, кроме открытого, доступного каждой дряни сознания, может быть, только это и будет меня хранить от окончательного поражения.
Я заупрямилась, позволила им силой приподнять себя с кушетки, затем вздохнула и легко согласилась довести себя почти до самого кресла, снова заупрямилась, сильнее! Еще сильнее! «Гориллы» напряглись…
И тогда я кинула свое тело вперед!
Парнишка-следователь был или слишком молод, или слишком самонадеян. Мышечное напряжение «горилл» добавило мне скорости, и следователь получил от меня ногой в губы, отлетел к стене и ударился затылком.
«Гориллы» вцепились в меня еще крепче и потащили назад, а врач предусмотрительно отскочил в сторону. Я вывернулась, подцепила туфлей инструмент и смела его со стола в сторону врача. Зазвенели посыпавшиеся на пол стекляшки, и меня придавили к бетонному полу.
Дело было сделано! Обиженный человек начинает нарушать технологию и допускать ошибки, а это — шанс сорвать допрос. «Гориллам» я не сопротивлялась — они на ход допроса не влияли. Один все-таки двинул меня в солнечное сплетение, и врач сразу забеспокоился.
— Эй-эй! Полегче! — Он-то знал, что здесь это действительно недопустимо.
«Главное — не сдавайся! — твердила я себе. — Главное — не сдавайся!»
Меня оторвали от пола, поднесли к креслу, усадили и намертво пристегнули ремнями. Где-то сзади у умывальника, смывая с лица кровь, хлюпал водой следователь. Врач подошел к нему и что-то тихо сказал.
— Ничего, — так же тихо ответил парнишка.
«Уговаривает отказаться, — догадалась я. — Правильно, я бы теперь и на шаг его к наркодопросу не подпустила».
Через пару минут следователь с мокрыми, заляпанными кровью лацканами появился передо мной. Он кивнул врачу, и тот протер мне сгиб локтя спиртом и ввел иглу.
— Вы — Максимова Юлия Сергеевна? — спросил следователь.
— Костюмчик-то выбросить придется, — усмехнулась я.
Парень проглотил слюну.
— Вы родились…
— Костю-умчик, — пропела я. — А-у-у… Сколько зарплат ты за него отдал — четыре?
— Вы живете в Тарасове? — после паузы взял себя в руки следователь.
— Срочно застирать! — озаботилась я. — Или — все, пропал костюмчик… А-а, тебе жена застирает! Она тебе… за… стирает!
Врач озабоченно глянул в сторону следователя.
— Фу! — скорчила я рожу. — Парни, кто пукнул?
«Гориллы» инстинктивно потянули носами.
— И прямо на костюмчик! Кто пукнул на костюм?!
— Ваше звание — старший лейтенант? — не сдавался следователь.
— В таком костюме — и на работу? Ай-яй-яй!
Я уперлась в этот костюм изо всех сил. Я думала категориями костюмов, выражалась костюмированными словами в стиле «а-ля костюм»… пока не провалилась в черную костюмную бездну.
— Чье задание вы выполняете?
— Костюмы — это очень опасно.
— Вы отправляли файл со своего компьютера?
— Здесь нет ничего про компьютерные костюмы — почему?!
— Сообщите мне коды для дешифровки файла.
— Коды поищите в костюме… Красивый такой.
— Истинный адресат файла — в Италии?
— Италия? О! Итальянские костюмы — это шик!
— Назовите мне адресата, для которого вы отправили кодированное сообщение через Интернет.
— Хочу итальянский кодированный костюм! Костюмы раскраивают по компьютерной технологии. Каждая выкройка имеет свой адрес в Интернете! Адресат — это выкройка!
— Я повторяю вопрос…
— Коды, адресаты, героин, пишущий статьи — все это заляпано кровью. Хи-хи… и соплями.
— Это бесполезно.
— Давайте попробуем 211-й!
— Надо подождать. Давление упало… Это слишком сильный препарат. Мы и так… нарушили…
— Шеф сказал, раз скополамин не пошел, вводите 211-й… Она уже реагирует. Глянь, как зрачок пошел!
— Рано еще.
— Шеф не может ждать. До завтра он должен знать. А уже половина десятого!
«Половина десятого — это утра? Нет, утро будет позже. Сейчас должен быть вечер».
— Она уже очухалась — вон, моргает! Максимова!.. Вы меня слышите?
— Главное… чтобы… костюмчик… сидел, — хрипло выдавила я и облизнула губы. Они были сухие, сморщенные и покрытые плотным налетом.
— Давайте 211-й! — потребовал следователь.
— Как знаете, но гарантий — никаких! И вот здесь мне распишитесь…
— Вы колите, остальное я сделаю. Где расписаться?
…Хафиз стоял передо мной со скрещенными на груди руками. Он очень плохо умер. Ноги были обожжены до углей, а наполовину снятый скальп свисал со лба, закрывая глаза. Но он все равно видел меня. Он шамкал губами, словно хотел что-то сказать, но слов не было слышно.
Рядом с Хафизом проплыла горничная. Ее тело было словно лишено костей — так плавно, так безмятежно она проплыла, оставляя в пространстве за собой «хвост» из маленьких кусочков кожи и мяса.
Рядом со мной появились два солдата-таджика, убитые ОМОНом, они хотели вернуть Мусе товар. Один спросил меня что-то, и я поняла, что он спрашивал, не та ли я женщина, что привела к ним убийц. «Да, — закивал головой второй солдат, — это она. Я узнал».
Совсем рядом прошел тарасовский солдатик с аэродрома, но он даже не оглянулся.
«Эй, — позвала его я. — Я не знала, что тебя тоже убили!» — но своего голоса не услышала.
И вдруг из темноты возникла дежурная по этажу. Она расставила изрезанные осколками зеркала полные руки в стороны, перегораживая мне дорогу, и закричала: «Пропуск! У нее нет пропуска!»
И сразу же все покойники встрепенулись так, словно у них отнимали самое дорогое.
«Это нечестно! — заплакал Хафиз, утирая лохмотьями кожи лоб. — Я так хотел услышать правду! А теперь она ничего не скажет!»
