несколько довольно влиятельных людей города, которые тоже посчитали своим долгом почтить память антиквара. Были здесь и те, которых еще раньше я видела на вечеринке, куда пригласила меня Светка, – после которой был убит Шульцман.
Тут я подумала, что именно эти люди прекрасно были осведомлены о том, где в этот вечер находился Шульцман и когда он отправился домой. Соединив это с информацией о ростовщичестве и с тем, что клиентами антиквара были люди небедные и влиятельные, можно было построить вполне обоснованную версию.
Если к Шульцману имел претензии кто-то из тех, кто отдыхал вместе с ним на вечеринке, подстроить убийство было проще простого. Злодей мог заранее договориться с наемным убийцей и сообщить ему, когда Шульцман покинул ресторан, а мог и сам отправиться вслед за ним и совершить свое черное дело. И даже, скорее всего, сам, если речь действительно шла о денежных долгах.
Я стала внимательнее вглядываться в лица, и настроение мое постепенно начало ухудшаться. Если эти догадки верны, то ни о каких «нефинансовых» мотивах и речи быть не может.
Но пока наблюдения мои ничего интересного не давали. Выражения всех лиц были вполне подходящие к случаю: уныло-постные. Ни в чьих глазах не мелькал злорадный огонек, никто не демонстрировал приступов наигранного отчаяния, которое можно было бы посчитать подозрительным. Все было очень прилично и солидно.
Видя, что наблюдения ничего не дают, я решила: пора сообщить Вере о своем присутствии. Переместившись из своего угла в противоположный, я оказалась в поле ее зрения, и она действительно очень скоро заметила меня. Заметив же, сразу переполошилась, стала шептать что-то на ухо своей матери и о чем-то переговариваться с маленьким человечком, сидевшим с ней рядом с другой стороны.
Пошептавшись со всеми, она, наконец, встала и направилась в мою сторону. Маленький человечек пошел следом за ней.
– Здравствуйте, вот это наш дядя Коля. Шишкин Николай Петрович, – не тратя времени даром, приступила прямо к делу Вера. – Дядя Коля, это Татьяна, детектив, помните, я вам говорила?
– Да, да, Верочка, помню.
– Вы с ней поговорите, может, и будет какая-то польза... Только для всех – она из милиции, помните, как мы договаривались? – снова беспокойно завращала глазами Вера.
– Да я помню, помню, Верочка, не волнуйся, – успокоительно тянул дядя Коля.
Его, кажется, вообще ничто в мире не смогло бы обеспокоить. Почти такого же роста, как Гиль, он был совершенной противоположностью ему по манере держаться. Если тот смотрел на мир с подозрительностью и настороженностью, то от Шишкина так и веяло благодушием. Казалось, даже на покойника он взирал с удовольствием. «Вот как хорошо все устроилось, – было написано у него на лице. – И мягенько-то ему, и удобненько. Лежи себе, отдыхай».
– Перейдите в ту комнату, вам там будет удобнее, – между тем говорила Вера.
Мы прошли дальше по коридору и оказались в комнате поменьше, по всей видимости, детской. Здесь стояли две кровати, письменный стол и были в беспорядке разбросаны игрушки и учебники.
– Вот и отдал богу душу наш Самуил Яковлевич, – начал Шишкин безо всякого побуждения с моей стороны. – А кто бы мог подумать? В самом цвете лет!
– Ничто не предвещало беды? – наконец-то смогла вставить слово и я.
– Да нет, что вы! Напротив! Дела его, сколько я знаю, шли хорошо... Хотя, конечно...
Тут Николай Петрович несколько замялся и, уловив вопросительное выражение моего лица, продолжал почти таким же конспиративным тоном, каким за минуту до этого говорила Вера:
– Вы знаете, при Верочке я не хотел говорить, чтобы не расстраивать ее, но вам я могу сказать. Если вы ведете расследование и все такое... Ведь антикварное дело, оно тоже... Всякий норовит обмануть, нагреть на тебе руки. Того и гляди, либо подделку продадут за подлинник – бешеные деньги в мусорную яму выбросишь; либо настоящую вещь хотят за копейки купить. Сколько случаев-то таких... А не получается купить, могут и... того...
– Вы считаете, что Самуила Яковлевича убил кто-то из несостоявшихся клиентов?
– Ну, зачем же так сразу, – снова засветился благодушной улыбкой Шишкин. – Сразу уж и убил! Я не знаю, кто убил. Может, это просто хулиганы были.
– Хулиганы бы деньги взяли и мобильник, а у него все было на месте, милиция проверяла.
– И милиция даже проверяла? Ах, какие молодцы! Да, милиция сейчас не то что раньше. Настоящие профессионалы. И проверят все, и выяснят...
– Вы, кажется, начинали говорить о том, что антикварное дело иногда бывает опасным? – постаралась я вернуть его к реальности, видя, что он как-то уж чересчур закатил глаза и вознесся в эмпиреи.
– Да, да, бывает и опасным, – зажмурив глаза от удовольствия, говорил Шишкин. – Особенно если предмет драгоценный. Инкрустация, например, или что-то в этом роде. Драгоценные камни, они вообще, знаете ли... особенно алмазы. Или, точнее, бриллианты. За некоторыми целый кровавый шлейф тянется.
Он говорил с таким удовольствием, с таким наслаждением произносил красивые слова «инкрустация», «драгоценные камни», что я перестала понимать: то ли я сейчас пытаюсь выяснить, из-за чего могло произойти убийство антиквара, то ли мне рассказывают чудесную старую сказку про пещеру Али-Бабы. Тряхнув головой, чтобы освободиться от грез, я поспешила вернуться к действительности.
– То есть, если я вас правильно поняла, в руках Самуила Яковлевича время от времени оказывались довольно ценные предметы?
– Почему нет? – взглянув на меня с добродушной лукавой улыбкой, ответил мой собеседник. – Он был известен в городе, к нему приходили люди, у него была репутация. Вы знаете, частные коллекционеры не любят огласки. И они не всегда могут сказать, откуда появилась у них та или иная вещь... Вы понимаете? – совсем уж двусмысленно посмотрев на меня, спросил Шишкин.
– Вполне.
– Ну вот, ну вот, – снова зажмурил он свои кошачьи глаза. – А Шульцман – это имя! Если он предлагает вам вещь, вы можете быть уверены! Да, можете быть уверены. Но не нужно лишних вопросов. Хотите купить – покупайте, а если будете задавать много вопросов, никто не станет иметь с вами дела. Так-то! Это, знаете ли, своего рода этика: никто не спрашивает, откуда у вас появилась эта вещь. Хотите проверить подлинность – пожалуйста, но происхождение, это уж, извините, вас не касается. Впрочем, я уже говорил вам, Шульцман имел репутацию, поэтому вещь, купленную у него, как правило, не проверяли. Всем было известно, что он человек дотошный и с подделкой сам не свяжется.
Да, о дотошности господина Шульцмана, помнится, мне довелось слышать совсем недавно от уважаемой Юлии Степановны. Именно эта дотошность была причиной того, что я чуть было не обвинила в убийстве его ближайших родственников.
– Конечно, бывали случаи, когда он продавал и копии, – продолжал Шишкин, – с картин, например. Он ведь занимался и картинами. Но если речь шла о копии, то он так и говорил: это копия такого-то мастера, за подлинник не выдавал. И, между прочим, могу вам сказать как профессионал, экземпляры иногда попадались прелестнейшие, – он снова блаженно зажмурил глаза, как будто говорил о вкусном блюде.
Такой поворот беседы был очень кстати. Помнится, Вера говорила мне, что до пенсии Шишкин работал хранителем в нашем городском музее. Учитывая, что музей – это одно из возможных мест получения (честным или нечестным путем) старинных вещей или, например, картин, не помешает поподробнее расспросить благолепного Николая Петровича о его прошлой профессиональной деятельности.
– Если не ошибаюсь, раньше вы работали в нашем музее?
– Да, работали мы, работали... – мечтательно протянул Шишкин. – Хорошие были времена!
– Чем же они так хороши? – игриво спросила я.
– Ах, деточка, вот доживете до моих лет, тоже будете вспоминать свою молодость, тоже скажете, что хорошее было время. Жизнь кипела! Казалось, что все впереди... Эх-хе-хе... Это сейчас понимаешь, что впереди была только пенсия и именно те годы были самыми счастливыми, а тогда...
– Но разве не скучно было молодому человеку работать в музее с вещами, которые уже отжили свой век, стали историей?
– Скучно?! Ну что вы! Впрочем, наверное... наверное, для человека, который смотрит поверхностно, дело так и представляется. Но на самом деле эта работа очень интересная и часто даже непредсказуемая. К
