Алмон

сотен осенних времен других планет: словно повинуясь некому древнему тайному закону, цвет неба становился пронзительно-голубым, листья — сожженными до желтизны (что заставляет их пожелтеть? старость? страсть? тяга к возрождению? или что-то еще?..), трава приобретала запах тепла и покоя, а любой камень или горсть песка принимались размышлять о скоротечности Бытия, становясь олицетворением всех прошедших мгновений Вечности. Но все же осень красной планеты была особенной, другой. Осень Марса… странная, как мир, в своем обманчивом покое, она заставляла (а, может, просила?) даже вечно штормящие кроваво-красные воды Торгового Моря успокаиваться, становясь фиолетово- синими. Она поднимала режущее глаз небо на недосягаемую высоту, создавая его необыкновенно прекрасным, высоко-хрустальным, прозрачным до восторга, почти что стеклянным… Казалось, возьмешь тонкую веточку, коснешься легонько этой вышины и над всем миром разнесется редчайшей мелодичности звон, способный достичь не только слуха, но и сердца. Только в это время на Марсе шли короткие чистые, свежие дожди, пробуждающие к жизни последние цветы. Они покрывали тонкими, как стрелы лепестками постепенно высыхающие травы и пустеющую землю… Марс воистину был прекрасен своей особенной, никем до конца так и не разгаданной красотой.

* * *

— Осень наступает, Дракула, — задумчиво произнес Палач, глядя в окно.

Молодой человек сидел в покоях старого вампира, они помирились, и Палач был рад, что снова есть с кем коротать время.

— Какой ты наблюдательный! — Дракула в очередной раз пребывал не в духе.

Все во Дворце его тяготило, он никак не мог забыть Терр-Розе и, вообще, в груди зияла тяжкая пустота.

— Может, придумаем что-нибудь развеселое? — с надеждой взбодрить его предложил Палач.

— Оставь, — проворчал Дракула.

Он не хотел оставаться в одиночестве и одновременно не желал, чтобы к нему лезли с «развеселостями».

— А, может, поедем куда-нибудь, развеемся?..

Дракула взглянул на него с такой злобой, что молодой человек поспешно закрыл тему путешествий.

* * *

— Тоска… — выдохнул Сократ.

Терр-Розе, Ластения и толстяк по-прежнему находились в Деревянной Столовой. Ластения просматривала доклады о текущих событиях, Сократ потягивал вино, Терра дегустировала фруктовые десерты.

Семейную столовую королей обшивало редкое дерево: при различном освещении оно меняло свой цвет от бледно-желтого до нежного оттенка голубого коралла. Это красивое, спокойное место украшали искусные произведения: резные лики Гениев Плодородия, Богов Удачи и Добра Сатурна. В Деревянной Столовой не было ни единого металлического предмета, способного нарушить древесное тепло, в этом месте неизменно присутствовало ощущение покоя и уюта.

— Тоска, — повторил Сократ, внимательно изучая резной кубок.

— Может быть, нам с Ластений для тебя станцевать или спеть что-нибудь веселенькое? — приподняла идеально очерченную бровь Терр-Розе.

— Я имею в виду, тоска не в смысле, что скучно, а в смысле — вообще тоска. Знаете, о чем все время думаю?

— Мы не хотим этого знать, да, Ластения? Скажи ему, милая, что мы не хотим этого знать.

Сократ не обратил внимания на ее реплику.

— Я думаю об Алмоне.

— И… что ты о нем думаешь? — настороженно покосилась в его сторону Терра.

— Окажись он с нами, мигом бы выправил всю ситуацию.

— Ну, конечно, один Алмон выправит всю ситуацию!

— Да, Террочка, один Алмон способен выправить любую ситуацию.

— К сожалению, это невозможно. — На самом деле она, меньше всего желала встречи с вышеупомянутым офицером. Терра не хотела признаваться сама себе, что где-то в глубине сердца она боялась увидеть его снова. Просто боялась и не знала, почему.

— Терра, — Ластения оторвалась от докладов и подняла взгляд на королеву, — думаешь, Анаис действительно смогла бы уничтожить станцию?

— Ну, наконец-то! Хоть кто-то прислушался к моим словам! Разумеется, смогла бы! С ее-то потенциалом!

— Отличный план, — закивал Сократ, — главное — легко выполнимый. Просто отправиться на Марс, пойти во Дворец и забрать оттуда Анаис.

* * *

— Хорошо, я отпущу вас, но с условием: Нэскей вернется обратно сразу же, как только вы достигнете желаемого места, вернется в здравии и целости. Тебе, Алмон, я могу поверить на слово. Готовься, начинаю создание Вихря.

— Одну минуту.

Не отпуская Нэскея, Алмон скрылся во тьме и через мгновение вернулся. Одной рукой, как ребенка, он нес хрупкое, будто высохшее тело Анаис. Ее голова со спутанными тусклыми волосами, безвольно покачивалась на плече полуволка.

— Вот теперь можно отправляться.

— Алмон, а ведь ты был моим лучшим человеком. Даже представить себе не можешь, как я ценил и уважал тебя, Алмон.

— Безмерно благодарен вам, Георг. Эти слова действительно многое значат для меня.

— Алмон, в чем я виноват перед тобой? Я же не сделал тебе ничего дурного, ты сам себе все это устроил.

— Да, знаю, я все устроил себе сам. О многом я горько сожалею, поверьте, о многом. Простите меня когда-нибудь, если сумеете. Нам пора идти.

— Куда хочешь отправиться? Опять на Землю?

— Нет, лучше на Сатурн.

— Интересно, почему?

— Там спокойно и солнечно, Анаис быстрее поправится.

Патриций посмотрел на безучастное лицо девушки.

— Алмон, она не поправится. Она отдала тебе свой рассудок, верно?

— Я постараюсь что-нибудь придумать. Как я успел понять, в мировой модели не существует необратимых процессов и конечных вещей. Создавайте Вихрь.

— Алмон, если ты сейчас же отдашь мне этого молодого человека и прекратишь вмешиваться в наши отношения с дочерью, клянусь, между нами всё будет по-прежнему, залечишь раны и вернешься в Организацию. Сейчас Спец. Штат действует без главы и еще какое-то время проработает, но ты понимаешь, бесконечно так не может продолжаться. Организации нужен глава, нужен ты, я никем никогда не смогу тебя заменить, Алмон, тебе нет равных. Я последний раз тебя прошу, давай все вернем на свои места, ведь было же лучше.

— Сожалею, Георг, слишком многое успело измениться.

— Алмон, на одной чаше весов — Организация, Империя Дворец и я, а на другой — что?

— Мой друг.

— Какой друг, Алмон? Этого своенравного ребенка ты называешь своим другом? Какие у вас могут быть общие темы для разговора? Ты же старше ее раз в триста и во столько же раз умнее. Алмон, если ты ее любишь, поверь, я буду рад отдать ее тебе, когда она подрастет и ни к чему нам такие конфликты.