Дэймос и Фобос, словно два кровяных шарика, окутывали Марс своими орбитами. В Торговую Гавань в очередной раз вошли корабли Ахуна, привезя новые винтики в махину Гавани. Все вращалось по своим давно изученным орбитам, по кругам Жизни и Смерти.
— Никак не могу во все это поверить, — Леброн залпом выпил бокал вина. — Значит, это вы вызволили меня из Дворца? — он посмотрел на огромного полуволка, одетого в очень странный наряд.
Алмон кивнул, рассматривая Леброна. Этот подавленный горем юноша не имел ничего общего с Нэскеем, хотя лицо было одним и тем же… Но, нет, черты лица тоже изменились, они стали спокойными и мягкими, исчезла остро отточенная жесткость.
— Я хотел бы увидеть маму и отца, хочу попросить у них прощения.
— Надо подняться на Семинебесную Площадь, — сказала Ластения, и толстяк с надрывом вздохнул.
Патриций, Дракула и Палач сидели в Бриллиантовой Зале и пили ежевичное вино. Каждое лето на далекую Землю отправлялись специальные люди из Дворца для того, чтобы собрать ароматные чернильно-фиолетовые ягоды, перевезти их через Космос и приготовить вино для Георга…
Повелитель, немного осунувшийся после бессонных ночей, сидел в кресле и плавно покачивал любимым кубком, украшенным драгоценностями Космоса. Дракула с Палачом, как могли, старались развлечь его беседой и свежими Дворцовыми сплетнями. Патриций молчал, разглядывал вино в своем кубке, время от времени глубоко вдыхая аромат. Видя, что Георг их совсем не слушает, вампир с Палачом постепенно смолкли. Владыка еще раз вдохнул аромат ежевичного вина и медленно произнес:
— Да-а-а… именно здесь, в этом бокале находится суть, простая, как мир, сложная, как жизнь, и одинокая, как я. Это пьянит, уносит, растворяет, делает рабом и всемогущим одновременно. Вдохни, Дракула, почувствуй, как маленькие иголочки ежевичных стеблей кольнут ноздри, и дурманящий запах леса, птичий щебет, сладкий знойный покой заполнят твое естество. А теперь попробуй, прикоснись к этому колдовству не только обонянием, но и вкусом. Крошечные сладкие, удивительно душистые, терпкие капельки, слегка лизнув твои губы, защекочут язык, приятно царапнут нёбо, а после веточка спелой ежевики впитается в горло, скользнет по пищеводу и мягко, будто молодая травка, устелет желудок, наполняя его прекраснейше приятной истомой. И всё. Ты раб. Раб этой жизни и смерти, ты вынужден повиноваться этим покалываниям и прикосновениям, ежечасно, ежеминутно обязан вдыхать этот терпкий аромат, ты должен смачивать губы в сладких каплях, иначе просто утратишь смысл жизни…
Слушая его тихий гипнотизирующий голос, Дракула зачарованно смотрел на Повелителя, сжимая в руке бокал ежевичного вина, и не понимал, к чему Патриций клонит. Когда Повелитель смолк, вампир откашлялся и спросил:
— Владыка, а причем здесь вино? Мы же говорили о…
— Я рассказывал тебе не о вине, — вздохнул Георг, — я рассказывал тебе о власти. Той самой власти, которой так жаждешь ты.
Леброн подошел к золотым скульптурами Аргона и Олавии, встал на колени, склонил голову и длинные черные волосы упали ему на лицо. На Семинебесную Площадь он поднялся один, чтобы никто не мешал его покаянию.
Скрестив руки на груди, Алмон стоял у окна и смотрел на окутанный вечерней дымкой сад. Полуволк казался удивительной скульптурой, его лицо с яркими волчьими глазами напоминало лик неведомого древнего божества, и Ластения невольно залюбовалась им.
— Алмон, — сказала она, — оставайся с нами насовсем, живи во дворце, а?
— Я бы с великим удовольствием, — улыбнулся он в ответ, — но есть одна причина, по которой я не могу этого сделать.
— Какая?
— Я занимаю слишком много места.
— Какой ужас! — засмеялась Ластения. — Но отчего-то мне кажется, что в этом доме ты как раз поместишься. Мы могли бы жить здесь все вместе, счастливо и дружно.
— Не думаю, — сидевшая в кресле Терр-Розе покосилась на Сократа, — и этому тоже есть причина, очень большая и толстая причина.
— Заметьте! Она первая начала!
— Почему так долго нет Леброна? — поспешно произнесла Ластения. — Может, опять что-то случилось?
В этот момент юноша вошел в залу, он был бледен, его глаза лихорадочно горели.
— Спасибо, что все это время вы были рядом с Ластенией и поддержали ее, — бесцветным голосом произнес он. — Если не ошибаюсь, вы — Терр-Розе?
Терра кивнула.
— Пожалуйста, помогите мне сделать Шар Лицезрения, я хотел бы поговорить с Патрицием.
— Конечно.
— Я хотел бы поговорить с ним наедине.
— Хорошо, пойдем куда-нибудь, я сделаю Шар и оставлю тебя.
— Только ты, парень, будь настороже, — проговорил им вслед Сократ, — приоткрывай время от времени двери и проверяй, не подслушивает ли эта честная дама.
Осень Марса наслаждалась своей светлой, но короткой жизнью. Она упивалась любовью к небу и желтым листьям, страстью к птицам и воздуху. Осень даже и представить себе не могла, что кто-то может быть несчастен в ее время или может оказаться вдруг счастливее неё.
После разговора с Леброном Патриций долго сидел за столом в кабинете, затем вышел из покоев.
Закрыв за собою двери Малахитовой Залы, Владыка постоял в полнейшей темноте, будто пробовал ее на ощупь и на вкус, а затем, подобно дирижеру, управляющему невидимым оркестром, взмахнул руками, и все вокруг осветилось сотнями и сотнями свечей. Свечи стояли на столах, на спинках кресел, висели прямо в воздухе… Лепестки огоньков покачивались, хотя в Зале не было ни ветринки. Патриций медленно передвигался среди этого праздника света, время от времени делая тонкой деревянной палочкой бороздки в мягком теле свечей, чтобы воск стекал причудливее и красивее. Горячие капли падали Владыке на руки, на лицо, на волосы, но он не замечал этого, полностью поглощенный ритуалом, смысл которого был понятен только ему одному.
Ужин подходил к концу. В подсвечниках покачивались острые свечные лепестки, от их света было тепло, уютно и не хотелось расходиться. Терр-Розе пригубила бокал вина и посмотрела на сидевшую напротив Анаис. Ее светлые волосы были убраны под тонкую золотистую сеточку, платье бледно-сиреневого оттенка превосходно гармонировало с цветом глаз. Если раньше внешность дочери Патриция казалась Терре несколько простоватой, то сейчас она готова была признать, что ошибалась, просто юная красота Анаис еще не оформилась, не расцвела в полной мере.
— Анаис, — Терра поставила бокал на стол.
— Да?
— Ты могла бы показать мне Глаз Идола?
— Начина-а-а-ается, — протянул Сократ. — Анаис, не вздумай ей показывать Глаз Идола.
— Ты думаешь, я схвачу его и убегу? — Терра холодно взглянула на толстяка. — Я просто хочу посмотреть, что собой представляет эта легендарная вещица.
Девушка вынула из маленькой сумочки, прикрепленной к поясу, небольшой темный камень, который только приблизительно можно было назвать круглым. Камешек поблескивал мелкими золотистыми чешуйками.
— Это он и есть? — разочаровалась Терра, разглядывая предмет на ладони Анаис. — Я его по-
