поспешно ответила:
— Но я не могу в себе держать такое!
— Она права, — мягко произнес Ахтой. — Ясность должна быть во всем. Даже в снах. Кто еще чувствует беду?
Выяснилось, почти все мореходы мрачно поглядывали вперед. Только Эред крепко верил, что самое страшное позади, и фараон их всех наградит по-царски.
Агенор невозмутимо подвел итог:
— Боги подсказывают: опрометчиво идти сразу в Саис. Возможно, Ораз добрался и мутит воду. Возможно, фараон отстроил, наконец, свой флот и гонит в шею иноземных мореходов. Возможно, что ученые жрецы вдруг решили, что Ливию нельзя обогнуть морем, и мы поэтому станем им неудобны…
У причала крепостицы, именуемой «Вратами северных стран» их встретила целая толпа вооруженных наемников. Греческие панцири на них сверкали ярче солнца, и ветер шевелил косматые гребни из конского волоса на их шлемах. Высокорослый военачальник в ярких котурнах, которые в те времена были уже больше театральной обувью, чем военной и охотничьей, взошел на площадку кормчего.
— Я губернатор «Врат северных стран», — громко объявил он. — Судно беру для военных нужд.
Агенор протянул ему на ладони серьгу Альбатроса — отличительный знак адмирала Красного моря.
Губернатор некоторое время разглядывал ее. Затем вернул Агенору.
— Такие безделушки уже не в ходу.
— Что происходит, уважаемый? — Кормчий был, как всегда, невозмутим, хотя его мореходов уже трясло от возмущения. — Объясни. Мы долго были в море. Целых три года.
Губернатору не было дела до их плавания. Он показал жезлом на Ларит.
— Посторонних убрать. Мореходам остаться. — Потом строго посмотрел на Ахтоя. — Ты ведь тоже не мореход? — Ты повар? Нам не нужен повар.
— Это не египетское судно, — сказал Агенор.
— Мне надоело объяснять! — заорал губернатор, и на его переносице вспухла синяя жилка. — Какой тупой кормчий! А еще говоришь, адмирал!
Нервы Астарта не выдержали. Он стремительно взлетел по ступеням. Губернатор не успел выхватить меч, как оказался за бортом. Искрящиеся брызги взметнулись едва не выше мачты. Мореходы бросились к веслам. Громко закричали воины на причале. Кто-то поспешно отцеплял от пояса пращу, кто-то схватился за метательные копья.
Губернатор вцепился в весло, и Анад крикнул ему через бортовое отверстие:
— Отпусти сейчас же!
— Я тяжелый! — оглушительно орал губернатор. — Я не умею плавать!
Эред едва отпрянул: легкий дротик, пущенный сильной рукой, глубоко увяз в скамье гребцов.
— Совсем сдурели, — произнес он, берясь за весло. Прошумели над палубой свинцовые снаряды пращеметателей. Агенор, вскрикнув, повалился на руки мореходов. Бирема, тяжело переваливаясь, шла кормой вперед и быстро набирала скорость. На весле исходил воплями громкоголосый губернатор. Анад и Мекал пытались освободить от него весло, вращая валек… Агенор не подавал признаков жизни.
— Разбита грудная кость, — сказал, страдая, Ахтой. — Ему не помочь уже ничем…
Астарт с помощью гребцов втащил через борт тяжеленного губернатора.
— Ну что, вонючий шакал! — яростно закричал он и, не сдержавшись, ударил его.
Губернатор не сопротивлялся и даже не вытирал кровь с лица, но пытался смотреть на Астарта с мужеством.
— Тебе не помогут твои боги, фенеху. Мой господин покарает тебя, где бы ты ни был.
— Кто он, твой господин?
— Царь Египта, — проговорил губернатор.
Астарт отшвырнул его, и он грузно повалился на палубу, не чувствуя ладонями обжигающих капелек смолы, выжатых солнцем из досок.
ГЛАВА 62
В Саисе
Через несколько дней судно достигло одной из столичных пристаней. Астарт передал тело кормчего лучшим бальзамировщикам, которых разыскал Ахтой. И послал двух мореходов в Навкратис, чтобы они нашли Меред.
Столицу наводнили иноземные воины, главным образом греки. Торговля поутихла, о близких новогодних празднествах помалкивали, зато в кабачках всегда было много посетителей. Говорили о новом фараоне, знающем толк в женщинах и оружии, о событиях в Палестине, обещавших новые войны и беды. Народы Сирии и Ханаана с надеждой смотрели на нового царя Египта, ожидая от него решительных действий против Вавилона. Десять лет вавилонского владычества рассеяли иллюзии и самых твердолобых мужей… Зашевелились всегда осторожные финикийцы, а туповатый и нерешительный царь Иудеи Матфания, которого вавилоняне переименовали в Седекию, выпустил из тюрьмы гневного и непокорного пророка Иеремию, чтобы испросить у него совет: как быть?.. Скорые на расправу халдеи точили мечи. Грозный царь Вавилона Навуходоносор поклялся завладеть Тиром, даже если бы ему пришлось простоять у его стен до конца дней своих.[6]
Потолкавшись среди чиновников и просителей перед царским дворцом, мореходы выяснили: бывший начальник наемников Навкрат казнен, знаменитый Петосирис, породивший идею Великого Плавания, не у дел. И никто о нем не слышал, умер он или уехал в чужие земли.
Астарт решился на отчаянный шаг. Не сказав никому, вывел из трюма глубокой ночью своего пленника.
— Слушай внимательно, грязный шакал, — сказал он губернатору. — Тебе нет прощения. Но ты все еще жив. И знаешь, почему?
— Ты меня не убьешь, — не дрогнув, ответил губернатор. — Боги не хотят моей смерти.
— Боги! — злобно рассмеялся Астарт. — Я плевать хотел на твоих богов! Они трусливы и бесчестны. Они бьют из-за угла.
Губернатор помертвел. Перед ним стояло ужасное существо в образе человека!
— Я должен встретиться с царем, — сказал Астарт. — Ведь он благоволит к тебе?.. Утром он принимает каких-то греков из Милеты…
Губернатор и на самом деле был большим приятелем фараона. Астарт предстал перед царем.
Трудно было разглядеть за блеском золота, эмали и драгоценных камней живые человеческие черты в новом владыке обоих Египтов. Даже глаза его были похожи на искусное произведение дворцовых ювелиров.
Перед троном стояло много греков. Один из них, чернобородый узкоплечий муж со смешливым выражением лица, посторонился, давая дорогу Астарту. Финикиец совершил все поклоны, которые велел ему запомнить на всю жизнь вельможа-церемонимейстер, и не без волнения произнес:
— Приветствую тебя, великий царь, которого весь Ханаан величает «адон мелаким» — «господин царей». Приветствую и желаю вечности и всех благ твоей стране.
Царь переменил позу. Двойная корона на его голове угрожающе накренилась.
— Дерзец, — с удивлением сказал царь. — Ты принудил великого воина Бехена привести тебя сюда. На что ты надеешься, червь?
— Позволь мне изложить, великий царь…
— Нет! — Царь поднял жезл Осириса и вдруг ткнул им в сторону моложавого лысоголового чистюли из придворных. — Скажи, мой жрец, каков самый мудрый, самый лучший судия на свете?
— Ты, о великий царь! Твое величество! — быстро ответил жрец, словно всю жизнь ожидал этого вопроса.
Царь поморщился.
