рядом с собой место.
— Подвиньтесь. — попросил тот, что заговорил с Мазлумяном, — Я тоже сяду сзади. Мазлумян послушно подвинулся. Офицер сел рядом и машина тронулась. Никто не нарушал молчания.
— Сейчас налево. — скомандовал Мазлумян. И машина повернула налево.
— Вы что-то обронили. — заметил севший справа от Мазлумяна офицер, как только они свернули с основной дороги во дворы.
— Где? — спросил Мазлумян, наклоняясь вперед. Но в тот момент, когда добровольный помощник милиции попытался разглядеть, что там у него лежит под ногами, на его голову обрушился страшный удар, от которого он тут же потерял сознание. Пришел в себя Мазлумян поздним вечером на территории какого-то комбината детского питания. Как выяснилось позже — на противоположном краю Москвы. Он лежал в холодной вонючей грязи между баков с отбросами, а нос ему лизала какая-то сердобольная дворняга. Подняв руку, он провел ею по лицу — оно было в крови. Собака отпрыгнула и на всякий случай оскалила зубы. Мазлумян попытался сесть. Это оказалось непросто. Болело все. С трудом поднявшись, бедняга проверил содержимое карманов — все было на месте. Только паспорт, который он на всякий случай — как «лицо кавказкой национальности» — всегда имел при себе, оказался не на обычном месте в портмоне, а в боковом кармане плаща. Обращаясь в милицию, гражданин Мазлумян прикладывал к своему заявлению справку из поликлиники, в которой говорилось о рваной ране на голени левой ноги, о многочисленных гематомах, перебитом носе и двух сломанных ребрах. Отдельно прилагалась справка об отсутствии в крови гражданина Мазлумяна видимых следов алкоголя. Номеров милицейского «Москвича» пострадавший естественно не знал. Единственное, что ему запомнилось, так это то, что окликнувший его у метро милиционер был то ли капитаном, то ли старшим лейтенантом. Майор Коренков отобрал ещё шесть подобных заявлений. В одних из этих обращений пострадавших увозили от дома или от места работы, в других — задерживали при выходе из метро и просили пройти для выяснения обстоятельств к машине, а некоего гражданина Осмольца подкараулили, когда он покидал под утро постель и соответственно дом своей любовницы. Этот Осмольц, кстати, был уверен в том, что его избиение милиционерами являлось актом мести неудачливого соперника, основные данные которого также приводились в заявлении. Общим для всех этих обращений являлось неспровоцированное избиение офицерами милиции в милицейской машине считающих себя ни в чем не повинными граждан. Все пострадавшие проживали в различных районах. Последний, избитый после посещения любовницы, проживал в Вешняках, то есть относительно близко от отделения милиции, в котором работали Фаронов и Джалиев. Но в своем заявлении пострадавший писал не о «Москвиче», а о милицейской «Волге». Володя решил начать с Мазлумяна. Он позвонил ему домой в начале одиннадцатого. Несмотря на рабочее время, тот оказался дома. Володя представился и сказал, что звонит по поводу заявления и что хотел бы показать господину Мазлумяну некоторые фотографии. После короткой заминки тот попросил номер телефона и обещал перезвонить в течение пяти минут. И верно, через пару минут раздался звонок и Володе предложили подъехать. «Проверяет на всякий случай.» — сообразил Володя, вешая трубку. Мазлумян оказался человеком небольшого роста приблизительно пятидесяти- пятидесяти пяти лет от роду. Его скорее всего некогда иссиня-черные волосы благодаря преобладанию седины казались теперь светло-серыми. Пожав при входе Коренкову руку, хозяин как-то виновато улыбнулся и предложил ему пройти. Квартира оказалась довольно уютной. Чувствовалось, что некогда её обитатели жили довольно зажиточно. Теперь же Володя не смог увидеть вокруг ни одного предмета обстановки, ни одной вещи, которая была бы куплена менее чем лет восемь-десять тому назад. Да и обои изрядно выцвели и давно уже всем своим видом молчаливо напоминали жильцам о необходимости очередного ремонта.
— Вы не работаете? — поинтересовался Володя.
— Н-не работаю? — слегка заикаясь, переспросил Мазлумян, — Нет, отчего же, работаю. Я т-теперь работаю на авто… на платной автостоянке. Сторожем. Д-да.
— Ушли из своего НИИ из-за низкой зарплаты?
— Н-нет. Не мог больше работать. У меня после этого… п-происшествия очень сильные головные боли. Постоянно. Да. Володя обратил внимание, что его собеседник, заканчивая очередную мысль, каждый раз говорит «да», благодаря чему это «да» как бы сообщало собеседнику о том, что теперь наступала его очередь говорить.
— Понятно… И сегодня вы не дежурите.
— Нет. Не дежурю. Я работаю через д-два дня на третий… Да.
— Вы простите, мне хотелось бы спросить у вас, чем вы сами объясняете случившееся с вами?
— Ошибкой. Я д-думаю, меня с кем-то перепутали. У меня н-никогда не было врагов. Я никому н-не переходил дорогу… Это ошибка. М-меня с кем-то перепутали. Да.
— Ну хорошо. А почему вы считаете, что вас с кем-то перепутали?
— Это же ясно! Эти люди специально рылись в моем п-портмоне. Когда я потерял сознание, они обыскали меня. Они искали что-то. И когда нашли п-паспорт и посмотрели его, то поняли, что я не тот, кто им н-нужен. И тогда они меня отвезли на окраину и выбросили. Д-да.
— А вы… — Володя хотел спросить, не вспомнил ли Мазлумян ещё каких-либо подробностей того происшествия, но тот видимо и сам пришел к выводу, что от него ждут более подробного объяснения и, несмотря на уже оброненное «да», продолжил:
— Простите. Я думаю, они д-должны были меня отвезти в какое-то определенное место. Но не д- довезли и бросили… И еще. Я потом вспомнил, у них б-была с собой лопата. Да.
— Какая лопата? Где?
— Маленькая такая. — Мазлумян развел руки сантиметров на шестьдесят, Она лежала на полу под ногами у т-того, что сидел слева от меня.
— Саперная лопатка? — уточнил Володя.
— Не знаю. Н-наверное. Маленькая такая. Я о ней только недавно вспомнил. Да.
— И больше ничего?
— Что — ничего?
— Ничего ещё не вспомнили?
— Да нет. — пожал плечами Мазлумян, — Хотя… Вот только не знаю, имеет ли это для вас к-какое- нибудь значение?
-..?
— У меня ещё пропала фотография. Фотография д-дочери… Я понимаю, она никому не нужна. Но… её почему-то не оказалось на месте… Да.
— И где вы держали фотографию? — уточнил Володя.
— Всегда носил с собой. Как и фотографию жены.
— Носили — где? В паспорте? В портмоне? В кармане?
— В портмоне. Я вам сейчас его покажу. Поднявшись, Мазлумян вышел и через несколько минут вернулся с потрепанным черным портмоне. Развернув его, он продемонстрировал Володе в развороте аккуратно вставленные за прозрачный пластик фотографии. На одной была запечатлена миловидная женщина лет сорока с небольшим, а с другой майору дерзко улыбалась темноволосая красавица. Хотя фото было черно-белым, Володе сразу подумалось, что у неё должны быть удивительно яркие зеленые глаза.
— Вот тут, — Мазлумян показал на фото красавицы, — была другая фотография. И она п- пропала.
— А сколько лет вашей дочери?
— Двадцать три. А..?
— Она живет с вами? — не захотел уступать инициативу Володя.
— Вы знаете… — в голосе Мазлумяна внезапно прозвучало беспокойство, — Вообще-то да. Но сейчас её нет в Москве. Она уехала к родственникам… А п-почему вы спрашиваете?
— После того, как вас избили и обнаружилась пропажа фотографии дочери, больше не случалось ничего, что бы вам показалось странным, настораживающим?
— Настораживающим? — переспросил хозяин квартиры, — По-моему нет. Мазлумян явно чего-то не договаривал. К тому же он начал нервничать. И Володя почувствовал это.
— И все-таки. Попытайтесь вспомнить, не случалось ли в последние недели, в последние месяцы, чего-нибудь необычного? Такого, что могло бы вызвать у вас или членов вашей семьи определенные
