Казалось, про Дага все забыли. Северянин повернулся назад и наткнулся на злобные глазки отца Бруно. Очевидно, священнику приказали следить, но близко не подходить. Даг скорчил зверскую рожу и отвернулся. Но было поздно, его окликнули.
— Позвольте мне, монсеньор, — мягко подвинул товарища отец Поппо.
— Сегодня вы достойны любой просьбы, — почтительно откликнулся обладатель красных пуговиц. — Хотя мы оба нарушаем порядок. Этим заблудшим душам не помешает хотя бы месячное оглашение. Они смеются, когда слышат о непорочном зачатии…
— У нас нет времени на оглашение, ваше высокопреосвященство, — тихо, но твердо возразил отец Поппо. — Будьте же счастливы, если из сонма заблудших душ удастся спасти хотя бы одного этого мальчика. Позвольте, я проведу обряд в установленном порядке.
— Прошу вас, — вздохнул архиепископ. — Боюсь, что вы правы и… надеюсь, Христос видит наши тяготы.
Дрожа от стыда и горечи, Северянин влез в купель. К счастью, воды там плескалось по колено.
— Сын мой, желаешь ли ты добровольно очиститься от первородного греха и пройти таинство? — ласково спросил епископ.
— Угу.
Отец Поппо прошептал что — то и начертил Дагу на лбу крест. Бородачи в черных рясах запели противными голосами, закатив глаза. Отец Поппо заговорил нараспев на латыни, неожиданно красивым, рокочущим баритоном. Потом трижды окунул в воду большую оплавленную свечу, возвел глаза к небу и негромко скомандовал:
— Повторяй за мной, сын мой. Верую в Бога — Отца, творца небес и земли, и в сына его Единого, Иисуса Христа, Господа нашего, зачатого от духа Святого, родившегося от Девы Марии, принявшего страдания, распятого и погребенного при Понтии Пилате, в ад сошедшего, в третий день воскрешенного, что взошел на небесную твердь и сидит на престоле по правую руку от Отца всемогущего, и придет оттуда творить суд над живыми и мертвыми. Верую в духа святого, Святую вселенскую церковь, оставление грехов, воскрешение плоти и жизнь вечную. Амен…
Даг запнулся раз шесть, пока выговаривал труднодоступные слова, но епископа это не смутило. Он бодро запел литанию, торжественный напев подхватили священники, потом схватил ковш и трижды окатил Дага водой.
— Крещу тебя во имя Отца и Сына, и Святого Духа, — бодро повторял при этом клирик.
Было сыро, но вполне терпимо — Северянину случалось намного дольше барахтаться в холодных реках и в осеннем море. Гораздо хуже стало после купания. Дагу не позволили надеть штаны и куртку. Зачем — то надели белый балахон с дыркой для головы и сунули в руки горящую свечу.
«Я все вытерплю, — повторял про себя Даг. — Дядя Свейн терпел неполные крещения, и я вытерплю. Главное, чтобы об этом не узнал отец…»
С зажженной свечкой в зажатых ладонях, путаясь ногами в мешке, Даг присоединился к четверым таким же мокрым дружинникам Хакона. Похоже, все чувствовали себя неловко, друг на друга старались не смотреть. Предыдущие четверо, с заметным облегчением освобождаясь от рубищ, поскорее ныряли в кожаные штаны.
— Прими знамение дара Святого Духа, — произнес епископ и намазал лоб Северянина какой — то холодной, остро пахнущей мазью.
В завершение обряда Северянину пришлось разжевать кусочек круглой пресной лепешки и запить кислым белым вином. Кажется, отец Поппо говорил что — то о преосуществлении, о плоти Бога, о крови его, смешавшейся на римском копье с водой, но Даг уже не слушал. Насколько мог скоро вернул тунику, натянул на мокрое тело подаренную отцом одежду и выскочил вон. Его щеки и шея горели, он чувствовал себя предателем. Многие подходили и участливо заговаривали, но Даг уворачивался от мимолетной дружбы.
Выскочил он как раз вовремя. Ворота усадьбы стали открываться.
— Хакон из Трандхейма! — зашушукались вокруг. — Король Норвегии, он согласился припасть к ногам…
— Согласился принять крещение из рук императора…
— Свирепый язычник, убийца христиан!
— Господь вразумил его!
Створки распахнулись. У спуска к воде собрались знатные датские ярлы. В зеленых волнах фиорда затрепетал стяг норвежского конунга.
И Даг тут же понял, что ему надо делать.
Глава сорок вторая,
в которой из двух зол выбирается родное, и выясняется, как вредно запивать дорогое вино брагой
Вместе с другими с высоты утеса Северянин наблюдал, как в фиорд стройным клином входят драккары Хакона Могучего. Встречать ленника Дании собралась группа аристократов, но сам конунг Харальд не появился даже на крыльце. Это заметили все — Синезубый лишний раз показал, кто истинный хозяин Норвегии, а кто — лишь поставлен собирать подати, усмирять бунты и обеспечивать нужное количество ополченцев. Хакон не мог не заметить такого отношения к себе, но внешне этого никак не выдал. Он бодро поднялся по сотне выбитых в камне ступеней, далеко обогнав свиту, ни капли не запыхавшись. Северянин моментально вспомнил глаза и горделивую стать этого человека, ведь он почти добрался до Хакона в сражении. Бывший ярл Трандхейма совсем не выглядел растерянным и жалким. Его войска не потрепало так, как дружины датчан, — ему удалось вовремя усадить людей на корабли и отвести от берега.
Харальд все же вышел, чтобы обнять своего вассала. Обнялись они без лишнего рвения, скорее — чтобы показать свою дружбу окружающим. Дага снова оттеснили в задний ряд, поскольку людей стало вдвое больше. Но Северянин был только рад хоть ненадолго спрятаться. При воспоминании о корыте в нем внутри все восставало. Дабы избегнуть новых унижений, следовало бежать немедля.
Разглядывая двух напряженно обнимавшихся конунгов, то ли кровников, то ли наоборот, Даг вспоминал, что ему довелось слышать про нового властителя Норвегии. Наследственный хладирский ярл, Хакон был изгнан из страны, так же как вдова Астрид с малолетним Олавом. Точно так же ярл Хакон пострадал от козней Харальда Серая Шкура и сбежал в Данию к Синезубому. Говорили, что он прожил в гостях у датского конунга зиму, был хорошо принят и обласкан, а с ним и его небольшая дружина. Харальд Гормссон обещал помочь, но заставил ждать до весны. Говорили так же, что ярл Хакон не спал целую зиму. Он выл на луну, как лесной зверь, не в силах заснуть, поскольку не мог придумать, как отомстить за убийство своего отца. Когда настала весна, Харальд Датский выполнил обещание. Он собрал большое войско, повел корабли на север и расправился с Харальдом Серой Шкурой. После чего Синезубый посадил Хакона конунгом, а тот при всех поклялся в верности своему сюзерену. И вот его верность и его флот понадобились датчанам.
— Смотрите, Хакон повелел своим людям разоружиться!..
— Слава господу!
— Это страшные люди, из них каждый третий умеет оборачиваться зверем.
— Разве можно подписать перемирие с людьми, которые расписываются ножом на бересте?
— А где же его величество?
Из других ворот во двор усадьбы вышел император. Перед ним все расступались, четверо грозных стражей не подпускали никого ближе пяти шагов. Даг наблюдал, как Оттон милостливо кивнул недавнему врагу, как в ответ норвежцы поднесли подарки и были приглашены к столу. Кушаний не подавали, но вино и брага потекли рекой.
В течение долгого времени — солнце успело пройти шестую часть небосклона — Даг стал свидетелем сложных переговоров, которые вел Харальд со своим ленником. Слов Даг не слышал, их заглушал общий гвалт, но стоящие впереди оруженосцы, слуги и знатные дружинники утверждали в один голос — Синезубый напирал, чтобы ленник Хакон немедленно крестился сам и привел в новую веру всю дружину.
