По адресу, который значился в распечатке на Малтека, оказался заурядный секс-шоп. Мне показалось, что я уже был здесь однажды в связи с каким-то делом, хотя я мог ошибаться. За прилавком стоял прыщавый парень.
Я сказал, что хочу поговорить с Малтеком. Он недоуменно покачал головой. Я предъявил ему мое удостоверение и спросил, где я могу найти Малтека.
— Минутку, — сказал он и исчез за занавеской.
Я огляделся по сторонам. Повсюду полки с фильмами, насколько я мог судить, расставленными по алфавиту. «Укрощение строптивого», «Уроки мадам Вонг», «Утренний кофе». На обложке одной кассеты атлетически сложенный негр делал старику глубокий минет. Зрелище было удручающим. Несколько покупателей молча бродили между полок, останавливались, шли дальше, словно имели в голове точную картину того, что им хочется посмотреть, но все было пока напрасно. Прямо у прилавка стояла кукла в военной фуражке, с резиновым членом, который указывал прямо на меня.
Прыщавый паренек вышел из-за занавески.
— Подождите минутку, — сказал он и встал у кассы с таким видом, как будто меня здесь не существовало.
Звякнул колокольчик на двери, и в магазин вошел крепкий мужчина. По-видимому, продавец дал ему какой-то знак, потому что он направился прямо ко мне и пригласил меня следовать за ним. Мы вышли на улицу, потом прошли через двор в пристройку, которая когда-то была прачечной, но теперь ее перестроили в конторское помещение.
Мужчина дотронулся до моего локтя.
— Постарайтесь его не сердить, — тихо сказал он.
— Что?
Он кивнул в сторону конторы:
— Он в дурном настроении.
— Малтек?
— Да. Когда он в дурном настроении, то может взорваться ни с того ни с сего, — сказал он тихо и доверительно, словно предостерегал себя, а не меня.
Он еще что-то говорил, поднимаясь по лестнице, но его слова заглушил дождь.
Мы шли по винтовой лестнице, во двор выходили небольшие окна с одинаковыми занавесками. В одном окне я увидел мужчину в белой майке. Он стоял у приоткрытого окна и курил. В другом — мелькнуло лицо девушки. Я подумал, а не Мария ли это, но отогнал от себя мысль, потому что сходства не было никакого.
Меня впустили в большой кабинет на втором этаже. Дождь стучал по крыше с приятным звуком, тяжелые, мягкие постукивания сливались в однородный шум. Мужчина, которого я уже видел, когда он увозил мальчика в черной «субару», сидел за письменным столом и заканчивал телефонный разговор. Мой провожатый сел на стул у двери. Мужчина положил трубку, встал и представился:
— Малтек.
На пальце у него было кольцо, которое врезалось мне в ладонь, когда мы здоровались. Он извинился и показал кольцо, на котором вместо камня была металлическая свастика. Спросил, не хочу ли выпить. Я, поблагодарив, отказался. Он предложил мне сесть, я сел.
— Вот погодка-то! Нас скоро всех зальет!
У него был высокий голос, как у подростка.
Я выглянул во дворик, кивнул в сторону противоположной стены с окнами, на которых висели одинаковые занавески.
— Номера внаем тоже держите? — спросил я.
— Да, — ответил Малтек и засмеялся.
— С интимными услугами?
— О нет, — возмущенно сказал он. — Это же запрещено законом!
Он посмотрел на телохранителя.
— Вы это лучше меня должны знать, раз вы из полиции!
Он подавил усмешку. Я никак не мог определить, притворялся ли он сейчас специально для меня, или это была его обычная манера поведения. Но второе было маловероятным. Обычно люди себя так не ведут.
— Зачем вам это кольцо? — спросил я.
Он посмотрел на свастику, потом поднял кулак и сделал боксерское движение в мою сторону.
— Вы нацист?
— Да, — сказал он. — А вы разве нет?
Он вновь подавил улыбку и вдруг стал серьезным.
— Можно сколько угодно рассуждать о преступлениях Гитлера. Он много чего натворил, и я это понимаю. Но ведь он почти решил еврейский вопрос. Не будем этого забывать!
Он невинным взглядом посмотрел на меня и не выдержал, улыбнулся.
— Конечно, я шучу. Методы были совершенно негодными, но у каждого на этот счет могут быть свои взгляды. Плюрализм мнений, не так ли? Согласитесь, мы живем в свободной стране и можем иметь любые взгляды по любым вопросам.
Он поднял со стола портсигар, достал сигарету, закурил.
— Точно так же я могу курить любое зелье, какое сочту нужным.
Он глубоко затянулся. Запах дыма был тот же самый, что и в гостиной у Гюнериуса.
— Я не имею права распространять это, но могу употреблять. Точно так же я могу быть нацистом в теории, но не на практике.
Он засмеялся. Потом протянул портсигар мне. Я покачал головой и достал пачку своих сигарет. Малтек откинулся в кресле, заложив руки за голову.
— У вас в стране странные законы.
Он говорил с едва заметным акцентом.
— У меня самого иногда появляется желание заняться политикой. Хочется, знаете ли, выбраться из этого законодательного хаоса.
Я закурил сигарету, от первой затяжки голова закружилась, я не мог вспомнить, когда ел в последний раз.
— Но какие бы они ни были странные, я их изучил. Я занимался ими очень тщательно. И точно знаю, где находится граница дозволенного. И стараюсь, конечно, не нарушать ни одного параграфа вашего уголовного права.
Он взмахнул руками.
— На кой черт нарушать закон, когда все можно сделать в рамках закона?
Произнося каждое предложение, он бросал быстрый взгляд на своего телохранителя, которого я не мог видеть со своего места, как будто он хотел получить подтверждение сказанному.
— Значит, вы законопослушный гражданин? — спросил я.
Он долго думал, прежде чем ответить.
— И честный налогоплательщик. — Он выпустил дым к потолку. — Знаете, в конечном счете, все мы евреи.
Он пустил несколько колечек дыма, которые, дрожа, поплыли по комнате, и я подумал, что он специально тренировался.
— Как звали вашего старого министра иностранных дел? Он сказал: «Все мы сербы». И он был совершенно прав. Все мы сербы, все мы евреи. Ха-ха! У нас у всех больная совесть!
— А что, у сутенера есть совесть? — сказал я без всякой надежды изменить ход беседы.
— Кстати говоря, знаете, какая разница между маслом и маргарином? — спросил он. — Масло делают из коровьего молока, а маргарин из животного жира. Поэтому все считают, что настоящее масло — это благородно, это придает ему вкус и статус. Несколько лет назад в Германии один мужчина убил жену, потому что она кормила его маргарином. Никогда не покупала масло, представляете? На суде он сказал, что у них не было денег, чтобы купить масло, а что же это за жизнь без масла? Поэтому он убил ее. Вот такие дела.
