Миранда подняла голову. Она взглянула на испуганное лицо женщины, затем на маленького мальчика. У него были темные кудри и сбитое тельце.
Мой был бы сейчас таким же, печально подумала она.
— Ответьте, мэм! — закричала миссис Эдвардс. Ее ужас возрос, когда она увидела выражение полной апатии на лице Миранды. — Это опасно?
Она вцепилась в накидку Миранды, а ребенок, подражая матери, вытянул ручку.
Миранда уставилась на крохотную ручку на своем колене.
— Я не знаю! — ответила она.
— Посмотрите! — закричала миссис Эдварде, указывая на кают-кампанию, через открытую дверь которой повалили густые клубы дыма, а из-под решетки неожиданно вырвалось красное пламя.
На мостике капитан Холл стоял окаменев и глядел сквозь окно, как из люка вырываются алые языки пламени.
— Боже! Она же горит, вы, идиот! — заорал на него лоцман и вырвал из ослабших пальцев Холла рулевое колесо. «Мери Клинтон» резко повернулась правым бортом и на полном ходу выбросилась на берег Ривердейла. Сильный южный ветер заставил центральную часть парохода вспыхнуть.
Пассажиры сохраняли спокойствие в эти жуткие мгновения, некоторые удачливые пассажиры на носу смогли собраться с силами после ошеломляющего крушения и выбраться на берег. Но большинство из них, в том числе Миранда и Николас, находились на корме, которая уже уходила под воду. Путь к их спасению преградила стена огня.
В эти минуты на горящем пароходе Николас был единственным человеком, не поддавшимся панике. Его спокойный уверенный голос перекрыл все крики.
— Кресла и стулья за борт!
Мужчины последовали его приказу, швыряя за борт все, что могло держаться на воде и еще не было тронуто огнем. В отчаянии они искали хотя бы крохотные спасательные шлюпки. Но их не было.
— Всем прыгать в воду! — приказал Николас.
Все уже инстинктивно ждали этого приказа и потому сразу же подчинились его приказу. Когда последний испуганный пассажир бросился в воду, Николас повернулся к Миранде, окаменевшей от ужаса.
— Ну же, любовь моя! — крикнул он, и в его голосе послышался восторг, почти радость.
— Я не могу, — прошептала она.
Среди яростного пламени и дыма она видела лишь ослепительную синеву его глаз.
Он сорвал с нее накидку, упавшую на дымящуюся палубу, и, подхватив ее на руки, побежал с ней к поручням. В эти мгновения он что-то говорил ей, но должно было пройти еще много-много дней, прежде чем его слова всплыли в ее памяти.
Холодная зеленоватая речная вода сомкнулась над ними.
Джефф узнал о случившемся несчастье лишь на следующий день, находясь в Олбани. Ночь он провел в гостинице на берегу реки и уже одевался для визита к губернатору Фишу, когда услышал с улицы возбужденные крики мальчишек-газетчиков. Он не обращал на них внимание, пока не услышал слова «Мери Клинтон» и «Ютика». Тогда он накинул свою куртку и присоединился к одной из возбужденных групп побледневших людей, которые окружили мальчишку.
Он купил газету и среди громких заголовков, которые только что изобретенный электрический телеграф так быстро передал на сто сорок миль от места трагедии, обнаружил имя Ван Рина.
«Надежда исчезла для благородного героя» гласил один заголовок. Джефф вцепился в газету побелевшими пальцами. Его ничего не видящие глаза пробежали по расплывающимся строчкам, содержащим одни истерические догадки.
Он начал снова.
«Пока известны лишь немногие детали этой колоссальной трагедии, но среди многих деяний героизма одно имя должно быть окружено особым блеском славы. Мы имеем в виду мистера Николаса Ван Рина, который…» — Боже! — выдохнул Джефф. Он локтем толкнул дверь. Она вела в пивную гостиницы, которая в эти утренние часы была пустынной и тихой. Он сел за стол и положил газету перед собой.
Он заставил себя читать медленнее, выискивая по крупицам правду среди массы пустой болтовни, за которой журналисты похоронили немногие добытые факты. Было уже известно не менее сорока погибших, включая капитана Холла и лоцмана. Николас Ван Рин спас свою жену, а затем миссис Эдвардс и ее ребенка, после чего вновь вошел в воду с очевидным намерением помочь другим людям, которые все еще барахтались в воде. Больше его не видели.
Затем поезд перевез всех спасенных, а также тех, кого уже ничто не могло вернуть к жизни, в Нью- Йорк.
Это было все.
Джефф вытер пот с лица. Он вернулся в свою комнату, где забрал шляпу и багаж. Пароход на Нью-Йорк уже отошел. Он пересек реку на пароме и, наняв лошадь до Кастальтона, сел там на поезд, идущий вдоль берега реки.
В восемь вечера поезд прошел мимо места катастрофы. В сотне футов от дороги все еще тлел нос «Мери Клинтон» — все, что осталось от парохода. Тишина реки постоянно нарушалась пушечной стрельбой, призванной поднять со дна реки оставшиеся там тела погибших. Смрад от обугленных трупов миазмами разливался в нежном майском воздухе.
Поезд Джеффа остановился, чтобы забрать еще три тела, завернутых в одеяла, и молодой человек воспользовался возможностью расспросить рабочих на берегу. Они отослали его к бледному невысокому человеку, который печально стоял у дымящегося носа. Это был агент Николаса, Бронк, который находился на месте катастрофы еще с предыдущего вечера, когда первый ужасный груз пришел в Нью-Йорк.
Он поднял осунувшееся лицо на Джеффа, задававшего ему вопрос о Николасе.
— Нет, — произнес Бронк. — Тело мистера Ван Рина еще не найдено. Я осмотрел всех, кого удалось вытащить. Около дюжины тел еще не поднято. Невозможно сказать, сколько погибло людей, ведь у нас нет списка пассажиров.
— Но что с Мирандой… с миссис Ван Рин? — перебил Джефф. — Где она?
— Ее отвезли в их нью-йоркский дом. Полагаю, с ней все в порядке, — глухо ответил агент. Его лицо дернулось и он с горячностью добавил: — Будь проклят день, когда я заговорил с ним о «Мери Клинтон». Это все глупые гонки. Ведь я предупреждал, просил его…
Его голос задрожал и оборвался.
— Но он постарался исправить зло. Он погиб смертью героя, как истинный аристократ.
Кондуктор закричал «Посадка», и Джефф поспешил к поезду. Через два часа они вернулись и загромыхали по Парк авеню к деревянным хижинам в поле у Сорок второй улицы.
Джефф сел в кеб и помчался до Третьей авеню к Миранде.
Глава двадцать вторая
Выздоровление Миранды от двойного потрясения было осложнено воспалением легких, сопровождаемым высокой температурой и бредом. Много дней она никого не узнавала. Она лежала на золоченой кровати, ее супружеской кровати нью-йорского дома, совершенно не осознавая того, что ее окружало, не ощущая любящих рук, ухаживающих за ней. После того, как Джефф приехал и увидел стонущую в беспамятстве Миранду, за которой ходила лишь перепуганная жена дворника, он сразу же вызвал Абигайль.
А через два дня с верховьев Гудзона приехала и Пегги. Она и Абигайль обменялись одним проницательным, оценивающим взглядом, а затем, взаимно удовлетворенные, без излишней суеты занялись тяжелой работой ухода за своей пациенткой.
За все девять дней до кризиса Джефф ни разу не вышел из дома, но он не дерзнул положиться только на свой опыт, когда дело касалось Миранды, и поэтому постоянно обращался к доктору Френсису.
На десятый день Миранда открыла глаза и оглядела розовую с золотом спальню. Она слабо вскрикнула и сразу же почувствовала, как ее обняли нежные любящие руки.
— Мама, — прошептала Миранда, еще плохо понимающая, что происходит, и осознающая лишь поддержку от присутствия родного человека, — мне снилось, что ты со мной.
Слава Богу, думала Абигайль, она наконец-то пришла в себя.
— Я все время была с тобой, родная. Ты была очень больна. Не надо пока разговаривать.
