Но эти самые двадцать миль припасли для нас по-настоящему бедственный конец и без того неудачного дня. В пяти милях от Сохага асфальт неожиданно кончился, дорога превратилась в пыль и камни. Грузовики теснили нас в кювет; обитатели ближайших хижин драли глотки, требуя бакшиш, и швыряли в нас камнями. Когда же спустилась темнота, мы понятия не имели, сколько ещё миль осталось отмахать. От иссушения на знойном, сухом и пыльном воздухе из носа сочилась кровь, и тут во всю мощь «вступили» москиты. Время от времени мы останавливались и усердно выковыривали из-под век мелких мошек, чтобы избавиться от острого жжения в глазах. Заставляя себя двигаться, я скандировала: «Я буду в Джирге. Я буду в Джирге. Я буду в Джирге».
Страшное место — эта Джирга, раскинувшаяся в километре от дороги. Местные жители отреагировали на наше появление бессмысленной погоней, сопровождаемой неистовым криком. «Водитель такси», а точнее, извозчик, правивший лёгкой двухместной коляской, согласился проводить нас в участок. Когда же на узких, тесных улочках толпы любопытных пытались взять нас в тиски, поминутно теребя за одежду, дёргая за волосы и цепляясь за велосипеды и вьючники, он щёлкал их кнутом.
К семи часам мы доковыляли до участка и ввалились в кабинет начальника полиции, Ларри, как был, только в шортах, я — в шароварах с лампасами и необъятной футболке. Обоих нас с головы до пят покрывала корка грязи, пота и приставшей к телу мошкары, у меня из носа потоком хлестала кровь.
— Добро пожаловать в Египет.
— Ага,— тяжко вздохнул Ларри.
— Чем могу?
— Можете. Нам нужно в отель. Мы очень, очень устали. Мы ехали сюда на велосипедах целый день, от самого Асьюта.
— Будьте любезны — чайку, и тогда поговорим. Присаживайтесь.
Нам обоим вовсе не улыбалось кружками вливать в опалённое зноем горло обжигающий чай, но — куда там спорить... И мы принуждали себя глотать кипяток, улыбаться и едва ли не дружески болтать со всеми полисменами, заскакивавшими в комнату. Каждый из шкуры вон лез, лишь бы произвести на нас впечатление своим статусом в славном отряде блюстителей порядка, а мы, как могли, подыгрывали им. Невзирая на мой отталкивающий внешний вид, самцы одаривали меня долгими похотливыми взглядами, я же чувствовала себя как проститутка на панели. Как мне хотелось встать и уйти, но я продолжала глупо улыбаться, шёпотом проклиная досадный «пятый угол».
Регистрация тянулась два с половиной часа. Мы отвечали на длинный перечень вопросов о нашем путешествии и об Америке. Точнее, говорил в основном один Ларри, тогда как я затыкала свои кровоточащие ноздри комочками туалетной бумаги. Закончив с нами, полицейские направили нас в локанду, с их слов, «хорошую, но не то чтобы очень». Двое из них эскортировали нас туда, не давая толпе навалиться на нас и вдребезги сокрушить велосипеды.
Наш номер в локанде представлял собой некрашеный изолированный отсек, футов девять на двенадцать, необставленный, если не считать «гарнитура» из двух одинаковых коек, которые занимали его почти целиком. Цементный пол залегал где-то глубоко под слоем вековой грязи. Под самым потолком виднелось небольшое оконце. Оно было закрыто, и мы чувствовали себя как в духовке.
Сдвинув койки, мы затолкали под них своё барахло. Затем мы втиснули в комнату «коней». После этого на полу совсем не осталось свободного места, и мы передвигались по комнате, переползая по койкам на четвереньках. Чтобы не напустить москитов, роем толкущихся в коридоре, Ларри плотно прикрыл дверь, по той же причине окно осталось наглухо закрытым. В нашей «духовке» было нечем дышать, жара постепенно доводила наши тела до «запекания».
Я прилегла на одну из коек, по коже ручьями струился пот. Пока я обихаживала мои кровоточащие ноздри, полоскала горло и промывала глаза, чтобы хоть как-то унять жжение и освободить их от грязи и мошек, я хорошенько рассмотрела стены комнаты. Он были испещрены маленькими неровными красными пятнышками. Присев, я внимательно рассмотрела одну из кляксочек. Это был раздавленный москит. Среди кляксочек замерли крохотные тельца живых москитов. На каждой стене притаилось штук пятьдесят живёхоньких кровососов, примерно столько же, сколько и красных пятнышек.
С полчаса мы с Ларри трудились над увеличением числа кляксочек, затем сделали перерыв и отправились мыться в уборную в конце коридора. Комнатка вмещала мерзкое зловонное «очко», сточную трубу, вода из которой выливалась прямо на пол, и водопроводный кран, расположенный двумя футами выше, как раз над самой уже упомянутой «дыркой в полу». Любую поверхность, куда ни глянь, покрывала жирная, чёрная, глубоко въевшаяся грязь, воздух гудел от москитов. Чтобы «принять душ», мы поочерёдно приседали на корточки под краном, устроенным так близко к сортиру, что, когда я подставляла под воду голову, моё лицо оказывалось не более чем в футе от вонючей дыры. Москиты вовсю дырявили мою голую кожу, от духоты, стоявшей в «кабинете мечтаний», я обливалась потом, несмотря на струившуюся по телу холодную воду. «Освежившись», мы продолжили избиение москитов, а затем отправились купить чего- нибудь на обед и на завтрак.
Нам приходилось с трудом прокладывать себе дорогу по улицам. Толпы людей, и особенно детворы, запрудившие узенькие переулочки, при нашем приближении приходили в настоящее буйство. Каждому хотелось добраться до нас, те же, кому это удавалось, толкали и царапали нас. Они поминутно выкрикивали: «Как твоя зовут?» — с такой истерией, что даже не помышляли сделать паузу и дождаться ответа. Заслоняя лица от цепких рук, мы вслепую продвигались из переулка в переулок в поисках хлеба и фруктов. Было уже одиннадцать. Голод, усталость и резкий упадок сил усердно подтачивали нам нервы. Мы были затравлены гвалтом и людской толчеёй. Но сам вид пищи заставлял нас продолжать отчаянно маневрировать в потоке, даже если торговцы фруктами гнали нас взашей, из опасения, что дикие орды походя снесут их ларьки. Пока мы пробирались к дверям локанды, толпа тянула к нам руки, вцеплялась ногтями, тряся что было сил. Потом на улицу вышел управляющий с длинным шестом в руках и ударами разогнал людей.
Уже внутри, усевшись почти нагишом на кроватях в нашей грязной, унылой и раскалённой «коробке», мы принялись с жадностью поглощать хлеб и сыр, апельсины и помидоры — всё то, что нам чудом удалось купить. И сразу к нашим телам, намазанным кремом от москитов, а потому ещё более липким и клейким, прочно пристала матрасная пыль. Время от времени кто-нибудь из нас подскакивал, чтобы прихлопнуть москита. Теперь стены были едва ли не полностью покрыты тельцами кровопийц. В комнату с рёвом врывались музыка и гомон из кофеен близ городского центра, и я, почти не слыша собственного голоса, мысленно уговаривала себя: «Осталось всего-то полтора дня пути, сестрёнка. Ещё только одна ночь. Крепись. Ты выдержишь».
В половине шестого комнату пронизал призыв муэдзина к утренней молитве, как будто стены были ему не помеха. Чувствовалась только усталость, страшная усталость. Я неторопливо уминала завтрак; я вовсе не горела желанием высунуть нос наружу, чтобы опять очутиться среди давки и толкотни.
Огромное и шумное людское сборище уже поджидало нас, когда мы выкатили велосипеды из дверей локанды. Проехав сотню ярдов, Ларри остановился щёлкнуть на память поглотившее нас человеческое море. Вытащив из футляра аппарат, он поднёс его к глазам, но стоило ему только взглянуть через видоискатель, как сразу же стало ясно: кадр пропал. Линзы покрывал слой пыли — в Египте пыль проникает повсюду,— а в окружении людей, которые уже теребили нас, трясли велосипеды и хватали саму камеру, об их протирке не могло быть и речи. Когда же кто-то поддал ногой по моему вьючнику, Ларри быстро защёлкнул футляр, и мы двинулись вперёд, наугад выбираясь из города.
В тот день чем ближе к вечеру, тем больше портилась обстановка, равно как наше настроение. К отчаянным воплям о бакшише, ухабистым дорогам, автомобильным сигналам, падали, больным детям, пыли и полуденному стошестиградусному пику жары прибавилось нечто новенькое, с чем необходимо было бороться,— грозный вал НЛО — «низко летающих объектов». Едва ли не каждый встречный на пути между Джиргой и Кеной норовил чем-нибудь запустить в нас. Завидев нас на дороге, люди торопились подхватить с земли камень или палку, чтобы потом метнуть нам в лицо. За что? Этого мы так и не выяснили. Мы были слишком поглощены увиливанием от свистящих в воздухе предметов, чтобы остановиться и требовать объяснений.
Вдобавок ко всему появились ещё и «злодеи-воздыхатели» — мужчины и мальчишки-подростки, преследовавшие меня на велосипедах. Обычно они старались привлечь к себе внимание тем, что катили рядом со мной, пристроившись как можно ближе, свистели, делали непристойные жесты и вожделенно сопели. Как могли все они находить меня привлекательной в этих уродливых шароварах и футболке, это так