– Гист – мастер, но даже мастер не смеет надеяться отобразить столь безупречную красоту грубой кистью.
– Гист мертв, – произнесла Изабелла, внезапно погрузившись в воспоминания о только что пережитом. – Я его съела.
– Мертв он или нет, это не важно, графиня. Это всего лишь слова. Результат его трудов – вот он, в ваших руках – вечное напоминание о вашей красоте. Если вы забудете, каковы все, стоит лишь бросить взгляд на висящий на стене портрет – и вы вспомните. А для нас красота никогда не увядает.
– Да, – пробормотала Изабелла. – Да. Мне это нравится. Я прекрасна, не так ли?
– Да, графиня.
– И так будет всегда?
– Да, графиня. Вечно.
– Спасибо, Герман.
Познер обернулся и увидел направляющегося к своей жене графа. На нем не краснело ни единого пятнышка крови.
– Идем, – произнес он.
Женщина встала и пошла по трупам, точно бабочка, перепархивающая с цветка на цветок. Познер последовал за ней и фон Карстеном на укрепления. Старина Ганс знал, куда отправился граф, – было лишь одно место, куда он мог пойти, так что секретарь кинулся на крышу по лестницам для слуг, задыхаясь, перепрыгивая через несколько ступенек и так выбирая путь, чтобы не столкнуться с графом. Когда фон Карстен появился на башне, Ганс уже был на месте. На укреплениях, между зубцами стен, в плюще, в трещинах готической архитектуры гнездилось множество воронов. Когда граф вместе с Познером и Изабеллой шагнул на крышу, их встретили взъерошенные перья и хлопанье крыльев.
– Гехаймниснахт, – сказал ничуть не запыхавшийся фон Карстен. – Ночь, не похожая ни на одну другую. Ты принес, Ганс? – граф протянул руку.
Ганс порылся в складках своего плаща и вытащил пергаментный свиток. Когда он протянул его своему хозяину, его рука тряслась. Ганс успел заглянуть в пергамент, и хотя он не мог прочитать большинства загадочных каракулей, но понял, что это такое. Заклинание.
– Спасибо. Этот клочок бумаги изменит мир. – Слова графа подхватил поднимающийся ветер. Фон Карстен смаковал приятную мысль. – Мы не будем больше блуждать в страхе, не будем больше прятаться в тени. Начинается наше время. Прямо сейчас. С помощью этого листка мы изменим мир.
Изабелла прижалась к мужу. Волосы её развевались на ветру. В глазах блестел животный голод.
Познер смотрел с укреплений на окутанный тьмой и туманом город внизу.
Ганс не двигался. Взгляд его не отрывался от хрупкого пергамента в руке хозяина. Только он знал, что это не пергамент и даже не бумага – это плоть и кровь, или, точнее, кожа и кровь. Заклинание было написано кровью на куске выделанной человеческой кожи. Коричневатая ржавчина строчек и текстура листа узнавались безошибочно.
– Читай же, любовь моя, – прошептала Изабелла.
– Ты знаешь, что это? – спросил Влад и продолжил, не дожидаясь ответа: – Одна страница из девяти книг Нагаша. Это писал сам Нагаш, его собственная рука макала перо в кровь и выводила буквы. Это всего лишь крохотный фрагмент его мудрости, намек на чудеса, таящие ключ к его бессмертию. Эти слова отпирают Царство мертвых. Эта страница бесценна. Одна-единственная страница, но какая в ней сила! Слова эти даруют жизнь, возрождение плоти… Они открывают обратный путь всем, кто ушел. Представь себе, с ними не станет смерти. Смерти, как мы ее понимаем. Смерти как окончания сполна прожитой жизни. С ними мертвые поднимутся и встанут на мою сторону. Если я пожелаю, они будут сражаться за меня, когда я пройду маршем по Империи смертных. Смерть утратит свое господство. С этими словами я стану командовать плотью. Я буду возвращать жизнь там, где сочту нужным. Вставайте против меня, вызывайте мой гнев – я убью врагов и подниму их вновь, чтобы они дрались уже за меня, когда я буду покорять мир. Этими несколькими словами я освобожу мертвецов из их земляных тюрем. Я заговорю – и стану темным и голодным богом. Я, Влад фон Карстен, первым из сильванских графов-вампиров, завладею царствами жизни и смерти. Да будет так.
– Читай, – повторила Изабелла.
Она прижалась к Владу еще теснее, ее язычок похотливо пробежал по его щеке, влажные губы уткнулись в ухо, а потом горячие поцелуи коснулись шеи графа-вампира, и зубки женщины сомкнулись в чувственном укусе, воспроизводя сцену ее собственного посвящения.
– Нет! – выдохнул Ганс.
Он поднял руку, словно прося отдать ему пергамент.
– Ты хочешь, чтобы все оставалось как есть? Как было всегда? Чтобы мои родичи скрывались от дневного света, поносимые тупыми толпами? Чтобы на них, как на диких зверей, годных лишь на убой, охотились дураки с кольями и зубчиками чеснока?
– Нет, – повторил Ганс.
Он заметно дрожал, но продолжал держать руку, словно действительно ожидал, что граф-вампир – граф вампиров – откажется от заклинания, не выпустит в мир его проклятие.
– Ты боишься, Ганс? Ты боишься мира, полного Восставших мертвецов? Ты боишься, что они увидят в тебе то, что вижу я? Мясо?
Ганс посмотрел на них всех, изучая и впервые в жизни видя, кто они такие на самом деле. Хищники. Охотящиеся, чтобы выжить. Бойня там, внизу, – тому свидетельство. Кто он для них? Он знал ответ. Знал правду. Всегда знал.
Добыча.
Они не равны. Они даже не сравнимы. Перед ними – вечность, а он – соринка в глазу у времени. Один миг – и он исчезнет.
