Фишер закрыл глаза. Она, очевидно, считала его каким-то преступником, спасающимся от злого судьи. Он не знал, с чего начать. Часть его отчаянно хотела рассказать правду, всю правду, хотя бы для того, чтобы сбросить груз с души, но другая настаивала, что эта маленькая гавань защищена от безумств графа- вампира, что ее жителям не нужно знать о резне и сборе войска нежити. Все эти ужасы наверняка обойдут их стороной. Он закрыл глаза и начал приукрашивать истину:
– Я пришел в Сильванию со своим другом. Мы искали одного человека. Теперь я иду домой… а мой друг мертв. Все, чего я хочу, – это добраться до дому, но я думаю… я думаю, что не смогу… потому что, возможно, дома у меня больше нет… Друг заменял мне дом. Мы всегда были вместе, а теперь – нет. Так что сейчас я просто хочу выбраться из этой забытой богом земли.
– Грустная история, но чего-то подобного я и ожидала. Добро пожаловать, Стефан Фишер. Многого мы не имеем, но то, что имеем, разделим с тобой. Оставайся у нас столько, сколько тебе понадобится. Когда ты уйдешь, мир за болотами будет ждать тебя. Он никуда не денется, как бы мы этого ни желали.
– Спасибо. Я даже не знаю твоего имени.
– Джанель.
– Спасибо тебе, Джанель.
– Пожалуйста, Стефан.
– Фишер. Зови меня Фишер. Мой друг называл меня так.
– Фишер. Спи, отдыхай. Если что-то понадобится, зови Магду или моего сына Йенса. Когда ты поправишься, я попрошу Йенса вывести тебя из болот и показать дорогу, если тебе все еще надо будет убраться прочь из Сильвании. Будешь держаться холмов, которые мы называем Бородавками, и непременно доберешься до Эссенского брода, по которому перейдешь Бурную реку и окажешься в Талабекланде.
Они были добры к нему. Пять дней он оставался с Джанель и ее людьми, набирая силы, впервые после обедов у Холленфюра хорошо питаясь и отсыпаясь. Сон был благословением. Лишь однажды ему приснился Скеллан. Это был странный сон, с легким привкусом кошмара, но не пугающего, а только грустного. Во сне потерянная душа Скеллана отыскала его на болоте и манила за собой в царство Морра. Самой навязчивой деталью сна была печаль Скеллана, зовущего своего друга. Потратив годы в поисках последнего приюта, его отлетевшая душа оказалась обреченной на вечные беспокойные скитания, в то время как бездушная оболочка жила, зараженная злом фон Карстена. Когда тень ушла своим путем, у Фишера осталось чувство, что он бросил друга. Утром ему захотелось стать настолько отважным, чтобы выследить вампира, которым стал его старый товарищ, и освободить друга от вечной пытки, но день не принес ему этой бесполезной храбрости. Поднимающееся над болотом красное солнце лишь упрочило его убеждение, что весь мир превращается в ад и что он одинок, а в одиночестве ничего нельзя сделать, чтобы остановить это.
Как и обещала Джанель, Йене проводил его через топи до Бородавок. Прощаясь с Зумпфдорфом, Стефан испытывал и сладкое, и горькое чувство. Здесь он нашел то, чего давно уже был лишен, – спокойствие. Дух его отдохнул.
– Ты всегда можешь вернуться к нам, Фишер, когда твое бегство закончится. Я хочу, чтобы ты понимал это. Тут всегда найдется место для тебя.
– Спасибо, Джанель. Однажды я вернусь, обещаю.
– Не давай обещаний, если не уверен, что сдержишь их. Скажи лучше: «Я вернусь, если смогу». Пусть между нами не будет лжи.
Фишер улыбнулся:
– Я вернусь, если смогу, Джанель. Думаю, я сумел найти то, что назову когда-нибудь домом и что уже не чаял обрести.
– Ты добрый человек, Фишер. Сделай, что должен, и возвращайся назад. Мы будем ждать.
Он снова остался один: тени на дороге позади, тени на дороге впереди. Ему подарили подбитый мехом плащ и вычистили его одежду. Он нес мешок с двухнедельным запасом провизии, и лицо его холодил свежий воздух. Он чувствовал себя человеком.
И все же путешествие обещало быть долгим и изматывающим душу.
– Ставим одну ногу перед другой, – произнес он и зашагал вперед.
Сон о Скеллане преследовал его даже под яркими лучами зимнего солнца. Он не мог отделаться от чувства, что бежит от своего друга, хотя тот, возможно, больше чем когда-либо нуждается в нем. Ощущение дезертирства не оставляло его. В конце третьего дня пути его нагнал пестрый цыганский фургон. Путешественники были в добром расположении духа, они веселились и пели песни на языке, которого Фишер не понимал. В размалеванном вагончике ехали трое. Мужчина с ухоженными светлыми волосами, которые он смачивал и зачесывал назад, убирая со лба, по виду чуть старше Фишера, и две женщины: блондинка, очень похожая на мужчину, – очевидно, его дочь, – и брюнетка, не обладающая явным фамильным сходством с парой. Она, с ее бледной кожей и изумрудно-зелеными глазами, была красива опасной красотой. Трудно было не смотреть на нее.
– Вечер добрый, сосед, – окликнул мужчина, когда его повозка поравнялась с Фишером.
– Добрый вечер.
– Припозднился же ты на дороге. Куда направляешься?
– Домой.
– Ну конечно, и где же он?
– В Талабекланде.
– Далеко же тебе до дома, сосед. Хочешь проехаться? У нас есть место еще на одного. Мы не кусаемся.
Темноволосая женщина подалась вперед, и густые локоны упали ей на лицо. Она медленно отвела их, и первой из-под каскада иссиня-черных прядей показалась ее ослепительная улыбка.
