В славянских странах и на Руси символическим аналогом вайи и вербы иерусалимской стала обычная речная верба, или, как ее называют, краснотал, тальник.[144] К тому же верба обладает уникальным свойством распускаться — выпускать пушистые почки — к Вербному Воскресенью, как бы в ознаменование праздника.
Ячменные и пшеничные колосья связаны прежде всего с праздником Воскресенья Христова, поскольку хлебный злак (колос) является символом Христа. В Евангелии притча об умершем и воскресшем к новой жизни зерне разъясняет таинственный смысл крестной смерти в Воскресенья Спасителя: «если пшеничное зерно, падши в землю не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12: 24). Колосья и зерна злаков дарят в Вербное Воскресенье также с целью материализации этого символа, их сеют в ящик. чтобы к Пасхе они проросли. Неделя — необходимый срок для того, чтобы выросла молодая яркозеленая травка, в которую традиционно укладывают крашеные яйца на христианскую Пасху.
Роза — также пасхальный символ: красная роза символизирует Христа, крестную муку распятия, кровь, пролитую во искупление грешного человечества Этот символ, восходящий к католичеству, принят и в православии.
Таким образом, все три символа в стихотворении Блока связаны прежде всего с праздниками, в которые он получает этот букет. Названными праздниками обусловлены и связи рассматриваемых символов с образами свечи и весны. Этот вербно-пасхальный символический комплекс входит и в другие стихотворения Блока. Например, в стихотворении 1903 г. «Вербная Суббота»
И свечки и вербы встречают зарю; или в хорошо известном
Мальчики да девочки Свечечки да вербочки Понесли домой Огонечки теплятся, Прохожие крестятся И пахнет весной (1906) В контексте творчества Блока смыслы элементов, составляющих этот комплекс, естественно, расширяются и обогащаются, однако сохраняют свое значение и первоначальные связи с праздничной символикой.
В блоковском тексте образ свечи — не абстрактный знак находящейся где-то церкви, характерной детали русского пейзажа, как считает Б. Эткинд. Это свеча, поставленная к празднику в знак молитвенной любви к дорогому человеку. «Значит, теплится где-то свеча…». В слове теплится (арх. горит) читается не только мерцающий огонек свечи, но и теплота чувства.
Весна обладает у Блока большой частотностью и особой емкостью и многозначностью. Помимо традиционно поэтическою употребления этого слова в значении пробуждения природы в годовом цикле юного возраста человека, пробуждения первого чувства, бурного проявления природных и жизненных сил, весна связана у Блока с мистическим представлением о вечности, независимым от земной смены времен года. Он может говорить о Весне Вечности, о Вечной Весне как выражении Вечной Женственности, и о весне, которую тщетно будут ждать, которая никогда не настанет или, наоборот, не будет нужна («Ненужная весна»), придет в болезненное противоречие со смертью души, с невозможностью ее Воскресенья.
В стихотворении «Вербы — это весенняя таль…» образ весны соединяет в себе и весну в природе, и ликование о готовящемся воскресении Бoга и — метафорически — человека (воскрешение Лазаря), и пробужденье и половодье чувств, захвативших героя, и весеннюю грозу Ее Страсти, делая образ весны емким, раздвигая привычные его границы.
Христианская символика хлебного злака в ее особом для русского сознания старообрядческом преломлении становится у Блока одной из ведущих мифологем. В воспоминаниях о Блоке Е. П. Иванов пишет, что в своих беседах в октябре 1905 г. они обращались к образу «Христа в полях грядущего».[145] Под воздействием этого образа Блок создает стихотворение «Вот Он, Христос — в цепях и розах…» и посвящает его В. П. Иванову. Образ Христа здесь соотнесен с хлебным злаком:
Единый, светлый, немного грустный За ним восходит хлебный злак Мысль о «нищете духа», заключенная в евангельской притче о зерне, определяет мифологию этого стихотворения.
Пока такой же нищий не будешь, Не ляжешь, истоптан, в глухой овраг, Обо всем не забудешь и всего не разлюбишься. И не поблекнешь, как мертвый злак. Этот же образ встречаем в стихотворении «Полюби эту вечность болот…» 0905); Этот злак, что сгорел, не умрет. А в стихотворении «Я ухо приложил к земле…» (1907) образ колоса/зерна развернут:
Помни, слабый колос Под их секирой упадет… <…> Как зерна, злую землю рой И выходи на свет. <…> Пройдет весна над этой новью. Вспоенная твоею кровью Созреет новая любовь. Колос семантически слит с полем, которое в песенно-поэтической традиции воспринимается как неотъемлемая часть пейзажа России, ее беспредельных просторов. Земной простор получает в стихотворении дополнительное — небесное — измерение через звуковой образ «Заливистый крик журавля». Природная космография Блока занимает свое устойчивое место в его поэтической мифологии и заслуживает специального исследования.
