открывает дорогу прогрессу. В том-то и суть прогресса: нищие трудятся, но воздаяние запаздывает.
— Не пожарить омлет, не разбив яиц, да?
— Я не собираюсь состязаться с вами в банальности, Шериф. Нет ничего проще, чем делать высокомерные выводы. А вот если вы готовы пересмотреть собственные взгляды, я с готовностью к вам присоединюсь.
— Как по-вашему, она еще захочет со мной играть? — захныкала Мэгги.
— Очень захочет, — уверенно сказал Юла. — Признаю, она немного избалована, но никогда не таит зла, и с ней очень весело. Но если будете играть в «классики», расчертите квадраты побольше, и вообще рекомендую дать ей выиграть. Если будете играть в куклы, не позволяйте ей отрывать им головы. Она их ест, и у нее засоряется желудок. Да, и она очень любит детективчики с Нэнси Дрю[91]. Почитайте ей вслух, если захотите. Но не уходите слишком надолго! Скоро начнется концерт!
Встав, Мэгги пошла за ленивцем, который был почти вдвое ее больше. Шериф остался сидеть в мрачной задумчивости.
— Вы говорили… что что-то знаете о моем отце? — спросил наконец старый актер.
— Только что воспоминания не дают вам покоя и вам хочется узнать, что с ним случилось.
— Откуда вам это известно?
— Простой ответ — у вас на лице написано. А вот как мне удается это прочесть, требует сложных технических объяснений.
— Разве это так очевидно? Ведь столько лет прошло.
— Мы быстрее всего раскрываем то, что пытаемся утаить — особенно от самих себя. Нельзя перерасти призрак, Шериф.
— Значит, вы действительно знаете, что с ним сталось?
— Он скрывается.
— Господи помилуй! Где?
— На острове… в тени аттракциона. Внутри вас.
— Дерьмо! — простонал Шериф. — Я ушел с того острова!
— Да, и завещали свой призрак сыну.
— Да нет же, черт побери! Сыну я не нужен, он и так добился успеха!
— Это вы так считаете.
— Господи! Да что вы знаете? Вы просто играете со мной!
— Тогда пора поиграть в другую игру. Сигару?
— Я курю только марихуану, — проворчал Шериф.
— А ты? — спросил Юла Чистотца, доставая прозрачный предмет, похожий на тот, что лежал возле его тарелки. Чистотец взял свой.
— Что это?
— Знаешь, что говорят про типов с большими сигарами? — уколол Шериф.
Сигара Юлы стала видимой и сразу же затлела, а сам он, выдувая кольца дыма, откинулся на спинку стула.
— Иногда сигара — всего лишь метафора. Но покажите мне что-нибудь более действенное, чем метафора!
— Что? — переспросил Чистотец; его сигара тоже стала видимой и затлела.
— Это — метафорическая сигара, — отозвался Юла. — Когда я ее докурю, она возникнет целая и невредимая. Куда бы я ее ни положил, она всегда под рукой.
— Вы хотите сказать, что ваша сигара лишь идея сигары?
— В твоем голосе слышится явная снисходительность. А ты чего ожидал? Продвинутой физики? Или новой удивительной формы энергии?
— Ну… да. Чего-то похожего.
— Идея и есть энергия. Причем весьма удивительная ее форма. Вся наука физика — тому доказательство.
Чистотец зашвырнул сигару подальше, и она снова нашлась — возле его прибора.
Хариджаны в накрахмаленных белых рубахах принесли из ближайшего дома ведерки, где во льду лежало шампанское. Затем появился еще один робот, на сей раз в смокинге, и принаряженный Слепой Лемон в красном костюме и в фетровой шляпе, поля которой спереди были загнуты вверх, а сзади вниз. Юла обратился к хариджанам на машинном богомольем языке, и Чистотец разобрал имя «Уолт Уитмен». Он заметил, что с роботом в смокинге Юла говорил на другом языке, состоявшем как будто из загадок и бессмыслиц. С Джейн Стихийное Бедствие он дополнял слова жестами, а со Слепым Лемоном как будто общался посредством телепатии. Разговоры перемешивались, гладко перетекали один в другой, и Чистотец заподозрил, что Юла постоянно и незримо беседует со многими другими сущностями.
Несколько минут спустя вернулись уже подружившиеся Джейн Стихийное Бедствие и Мэгги. Встав, Юла постучал вилкой по пустому бокалу для шампанского. Одновременно на церковной колокольне забил колокол.
— Спасибо всем, кто помог нам решить проблему с Витгенштейном. Когда доходит до индивидуальности и импровизации, Витгенштейн и Уолт Уитмен были и остаются нашими проводниками!
При этих его словах из-за товарной станции, переваливаясь, вышел скунс размером с паровоз.
— Вот черт! — поморщилась Мэгги. — И говори после этого про газовую атаку!
Скунс подобрался к Юле, который ласково почесал его за ухом и приказал лечь рядом, что тот и сделал и тут же принялся обнюхивать тарталетки и сырное суфле. Его хозяин тем временем достал откуда- то тростниковую дубинку, в точности такую, какой Лепесток Ликорицы обрабатывала мягкое место Турмалин.
— В честь вашего прибытия, — объявил Юла, — обитатели Каньона хотели бы устроить для вас представление. Надеюсь, оно вам понравится!
Юла сел, а на сцену поднялся робот в смокинге, вытянул четыре шарнирные клешни, в одной из них грациозно покачивалась дирижерская палочка. Робот постучал ею по сцене, и в конце улицы появился удивительный оркестр. Одни музыканты были андроидами и роботами различных конструкций, другие — хирургическими и генетическими диковинами, о которых говорил раньше Юла. Впереди шли кентавры и сатиры, за ними приматы, а после, ударяя в большой барабан, внушительная горилла. Следом тяжело топал отряд коренастых людей с толстыми руками и ногами, с выпуклыми лбами и серьезными лицами. Все были одеты в казавшиеся неуместными здесь белые школьные формы с эмблемой пылающей тачки на груди.
— Что это за люди? — едва слышно за лязгом пронзительной музыки прошептал Шериф.
— Да что там люди, ты только посмотри на остальных… тварей! — отозвалась Мэгги.
— Это неандертальцы! — перекрывая гам, ответил Юла. — Песня называется «Бивень», впервые ее сыграла блюз-группа «Флитвуд Мэк» с «Оркестром троянцев университета южной Калифорнии»!
Выстроившись на сцене, оркестр с горем пополам осилил «Зеленые рукава»[92]. Особенно выделялось старательное, но извращенно благозвучное соло технически подкованного, но лишенного вдохновения медведя-гризли и неподдельно лиричный бас робота с пластиковой физиономией. Затем последовало нестройное, но энергичное исполнение музыкальной темы из фильма «Рокки». Неандертальцы, которым выступающие надбровные дуги придавали мрачный вид, вытянули выступление отличным исполнением марша «Семьдесят шесть тромбонов» — что произвело заметный эффект на стены Каньона.
— Браво! — радостно завопил Юла. — Браво! Да! О, браво!
Три путешественника сидели, открыв рты, не зная, что и думать, не говоря уже о том, как реагировать. Наконец Чистотец заставил себя похлопать. Получились скорее немощные хлопки, чем настоящие аплодисменты, но они эхом разнеслись по пещерам и над прудиками — и явно тронули оркестрантов. Неандертальцы просияли. Вокруг роботов вспыхнули нимбы электростатики. Сатиры приосанились, приматы подняли свои инструменты, и даже педантичный медведь засветился от гордости. Потом снова ударил церковный колокол, и в конце улицы возникла элегантная черная карета с эмблемой пылающей тачки на дверце. В нее была впряжена белая лошадь, а на козлах сидел хариджан в черном фраке с белой бутоньеркой в петлице.
