Встав из-за стола, Юла сам вышел на сцену и сел к роялю. Карета остановилась. Спрыгнув на землю, хариджан открыл дверцу, и, опираясь на его руку, вниз ступил бабуин с радужной шерстью на морде. Он был облачен в великолепный черный костюм итальянского шелка и белоснежную рубашку с кружевной манишкой. В петлице полыхала гвоздика цвета огня на пылающей тачке. В лапах он держал виолончель и смычок. Оркестранты отошли в глубь сцены, оставляя центральное место бабуину. Никто не издал ни звука (даже неандертальцы). Юла кивнул бабуину, который торжественно сел и проверил, настроена ли виолончель.
— Мы с Йо-Йо сыграем вам «Allegro, ma non tanto» из сонаты Бетховена ля мажор, опус 69, — объявил Юла.
Полилась изысканная, энергичная музыка. Все лица — будь то пластиковые, мохнатые или стальные — застыли, поддавшись ее чарам. Даже Шериф был тронут.
Когда пьеса закончилась, гости разом зааплодировали. Встав, Юла поклонился Йо-Йо, потом поднял руки, призывая к тишине.
— Спасибо! Спасибо. Какое счастье играть со столь великим музыкантом, как наш Йо-Йо! Но не сочтите это неуважением к моему талантливому коллеге и к моим собственным скромным способностям, на свете много тех, кому по плечу Бетховен. И лишь очень немногие сумеют хорошо сыграть блюз. Нет никого, кто был бы его властителем. Кроме нашего Слепого Лемона. Поднимитесь к нам, мистер Джонс, очаруйте нас!
Старый черный биомеханоид встал, его солнцезащитные очки сверкнули. Артритно шаркающему старику помог вскарабкаться на сцену неандерталец с музыкальным треугольником и с флейтой-пиколло (сам похожий на увеличенную версию собственного инструмента). Сначала старик взял дешевую гитару, с которой ходил раньше, и сыграл «Я и дьявольские блюзы» Роберта Джонсона. И, слушая его мелодично- хрипловатые раскаты, Чистотец невольно подумал, что так, наверное, говорил бы Уолт Уитмен, будь у него голос. Потом неандерталец забрал у него акустическую гитару и принес «стрэтокастер». Никакой шнур от электрической гитары не тянулся, но звук все равно шел через усилитель и звукосниматели. И вместе с Юлой они сыграли блюз, колебавшийся между чистым, нота в ноту исполнением блюз-гитариста Ти-Боун Уолкера и шероховатым южно-чикагским «Муди Уотерс».
Шериф елозил на стуле. Водянисто-голубые глаза Мэгги расширились. Пальцы Юлы сновали по клавишам, Слепой Лемон перебирал струны медиатором. Наконец музыка взвилась ураганом листьев. Полимерный робот с прозрачным лицом увел старика со сцены. За ним последовал Юла, на его лице блестел пот.
Хариджаны с многочисленными конечностями разлили по бокалам шампанское и раздали их собравшимся (включая Уолта Уитмена, которому, как мистеру Мизу, подали длинную соломинку).
— Собратья каньонцы! — воскликнул Юла, когда у каждого появилось в руке по бокалу. — Тост! За возвращение моего сына Элроя! И за двух его храбрых друзей! Пусть они всегда остаются с нами!
— Слушайте! Слушайте! — рявкнули неандертальцы, жадно схлебывая пенку.
Но Чистотец их не слышал, поскольку, потеряв сознание, упал лицом в лимонный чизкейк.
Глава 9
Пьян в хлам
— Черт! — вырывалось у Шерифа. — Ты правда его?.. Он твой…
— Что-то вид у него неважнецкий, — сказала Мэгги.
— Проклятие! — застонал Юла. — Он вырубился!!! Ну же, отнесем его в гостиницу. Не хочу тащить его в лабораторию, пока есть другие варианты. Ты меня слышишь, Элрой? — позвал он Чистотца, стирая с его лица крем.
— Чем больше рыбы ест фламинго, тем розовее становится, — выдавил Чистотец. Он увидел перед собой лицо Кокомо… и трех китайцев… а после его подхватил ураган.
— Что он сказал, Шериф? — спросил Юла, беря Чистотца подмышки.
— Яма, Царь Мертвых[93] и что-то про зеркало, в котором он читает твою жизнь.
— Я такого не слышала.
— Тутти-Фрутти! — крикнул Юла оркестрантам. — О рутти.
И тут же праздничное настроение развеялось, и, выстроившись в затылок, оркестр стал покидать сцену, замыкал шествие Уолт Уитмен. Слепой Лемон остался невозмутимо сидеть за столом, а два хариджана увели Джейн Стихийное Бедствие.
— Вы его… отец? — Шериф никак не мог прийти в себя от удивления. — Он считал, что его семья здесь. Не следовало вам это так на него вываливать. Не совсем вовремя…
— Вы будете учить меня, как принимать собственного сына? Я тоже был вне себя, поняли? Я собирался произнести тост, и у меня просто вырвалось. Вы понятия не имеете, насколько он важен!
— Вы просто рисовались! Вот в чем все дело! — одернул его Шериф, пока они, спотыкаясь, несли Чистотца через улицу, а Мэгги брела следом.
— По крайней мере я не прячусь от сына на острове!
— Вы прячетесь ото всех в каньоне! С целым зверинцем животных-мутантов!
— Я не прячусь и они не животные. Они — моя семья! Я обо всех забочусь!
— Так посмотрите, до чего довела ваша забота, — ворчал Шериф, пока они затаскивали Чистотца вверх по лестницам гостиницы «Красное облако», теперь уже с восточными коврами, медными ручками и полированными дубовыми панелями.
— Раньше здесь пахло дерьмом летучих мышей, и все стекла были выбиты. Как вам удалось так быстро прибраться?
— Трудно объяснить, — ответил Юла.
— Люблю плавать и с кривоногими хавать… — бормотал Чистотец.
— Слышали это? — спросил Юла.
— Что-то по-латыни… Квем колорем хабит…
—
— А что с ним такое? — спросила Мэгги, протискиваясь мимо, чтобы открыть дверь, на которую указал Юла.
— Системный сбой. Иными словами, он в отключке.
— Вот дерьмо. Со мной сплошь и рядом такое случается.
— Сомневаюсь, что мистер Большая Шишка это имел в виду, — возразил Шериф. — Что тут на самом деле происходит, Юла? Я не хочу, чтобы вы причинили вред нашему другу. Он достаточно натерпелся.
— Всецело с вами согласен, — вздохнул Юла, когда они положили Чистотца на пуховую перину в апартаментах «Лодема». — Кому как не мне знать, сколько он пережил. Он — мое величайшее
