было.
Милли стояла в одиночестве и смотрела на остальных. Майки и Анке танцевали, как всегда тиская друг друга, под каждую песню. Том и Криста в обнимку стояли с краю и целовались. Ох уж эта курортная романтика! Милли она обошла стороной, и это было вдвойне обидно, потому что она действительно могла помочь Пастернаку. Слишком поздно она поняла, в чем проблема. Если бы они остались наедине, она сумела бы поговорить с ним откровенно. С ней ему нечего бояться. Но теперь, с тех пор как Майки попытался унизить его на пляже, Пастернак ушел в глухую оборону. Даже в ту ночь, когда она залезла к нему в постель, он держал оборону. Теперь она это точно знала. Она знала и то, что сегодня он уже не придет. Милли выпила очередную «Маргариту» и посмотрела на пьяного Мэтта. Он заслуживал счастья. Славный парень. Хотя его девушка, вернее его дамочка, – она была зажата. Танцуя, она кусала нижнюю губу, глядя то вбок, то под ноги, скучающе пялилась по сторонам, как те, кто не танцует. Милли очень хотелось потанцевать. Может, ей просто попрыгать здесь, самой по себе? Она бы им показала, как это надо делать!
Милли почувствовала прилив энтузиазма, как и все, кто узнал вступление.
Люди толкали друг друга, кривляясь и хохоча, все вместе начиная плясать как коровы на льду.
Внезапно со стороны забора в толпу вломился маленький носорог, размахивающий руками и орущий: ШАГ ЗА ПРЕДЕЛЫ! Он был в улете! С широко раскрытыми безумными глазами, молотя кулаками воздух и дергая головой в такт песни, Пастернак был королем танцпола, заводя остальных отдыхающих. Он скакал как мячик, и все прыгали вместе с ним. Теперь танцевали все, образовав круг с Пастернаком в центре. Некоторые тусовщики признали в нем парнишку, водившего хороводы в клубе «Торро». Протиснувшись ближе, Милли гадала, что это за горб выпирает у него из штанов. Ответ пришел сам собой – у Пастернака был невероятный стояк. Она рванулась к нему в самую гущу толпы.
Ближе к закрытию музыка стала спокойнее, сплошняком пошла умиротворяющая классика. Но тусовке Пастернака уже было все равно. Обнявшись и раскачиваясь, они подпевали во все горло. Хилари чувствовала себя идиоткой.
Милли и Пастернак спустились к воде. Пастернак, подбирая плоские камешки, пускал блинчики по спокойной поверхности моря, зная, что его время почти подошло. Милли осторожно обняла его сзади.
– Пасти?
– Да, мой прекрасный ангел?
– Мы можем быть вместе сегодня ночью?
Он повернулся к ней лицом.
– О да! О, очень да!
Она жалобно улыбнулась.
– Не прикалывайся. Будь собой. Мы можем пойти к тебе?
Он наклонился и поцеловал ее.
– Я так долго ждать не могу. Иди ко мне. Он взял ее за руку и повел к перевернутой шлюпке.
Шон скользнул к ней под одеяло и обнял ее сзади. Потеревшись о плечо Мэгги подбородком, он ощутил текстуру ее кожи, более грубую по сравнению с шелковистой Хилари. Возбудившись, он начал целовать ее плечи, пробежавшись пальцами вдоль ее руки. Его конец, упиравшийся в ягодицу, сдвинулся к бедру, когда она повернулась к Шону.
– Ты уверен?
– Уверен, – ответил он.
Она потянулась к его члену и начала ласкать его круговыми движениями, поглаживая мизинцем основание.
– О господи, Шон!
Она страстно что-то зашептала и прильнула к нему, целуя его медленно и глубоко.
Он отстранился, пытаясь взять контроль в свои руки, но Мэгги крепко держала его.
– Все хорошо, милый. Все будет хорошо.
Пастернак скатился с нее, усталый и очень, очень счастливый. Он сделал это. Он смог. Это было прекрасно. Милли погладила его взъерошенные волосы, все еще мокрые от пота.
– Это было у тебя первый раз? Пастернак призвал на помощь все праведное возмущение.
– Что? Не-е-ет! Я? Не говори ерунды!
Она улыбнулась.
– Да без разницы, если и так. – Она куснула его за ухо. – Это было потрясающе! Ты лучший из всех, кто у меня был.
– Что вы, мадам…
Она поцеловала его в шею.
– Думаешь, у тебя остались силы еще на один разок?
– У Машины Любви всегда есть силы!
Милли мелодраматично откинулась на спину.
– О Пасти! Делай со мной все что хочешь! Толстяк упал на нее, отчего она едва не закряхтела, хотя и не подала виду.
– О детка! – простонал Пастернак, вытаскивая наружу член. – Смотри, что ты со мной сделала!
Хилари вцепилась ногтями в его упругую задницу, пока он стонал и хрипел от страсти. Она пыталась подстроиться под него и тоже стонала, содрогалась и гримасничала, но мысленно она была далеко. Она ничего не чувствовала. Это было ничто по сравнению со вчерашними запретными удовольствиями. Тот миг ошеломляющего греха останется с ней навсегда. Сейчас же было совсем другое. Она лежала и просто позволяла ему трахать ее, а сама пыталась понять, что с ней происходит.
Тошнотворная волна беззащитности нахлынула слезами, но она поборола ее. Она должна с этим закончить, одеться, вернуться к себе и как следует обо всем подумать.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
Когда он вернулся, ее в номере не было. Сумки были упакованы, в том числе и его, но Хилари нигде не было видно. Он заглянул в холодильник, не осталось ли чего. Там он нашел пол-литра сносного молока и кусок голубого сыра. Пошарив по шкафам, он обеспечил себе вполне достойный завтрак с кофе, хлопьями, хлебом и сыром. Попробовав хлеб и найдя его достаточно свежим, он долго смаковал его и кивал головой, словно снимался в рекламе свежего хлеба.
Он походил по комнате, запоздало сообразив, что Хилари, скорее всего, у стойки портье или у бассейна, и отправился туда искать ее.
Мэтт проснулся счастливым, как никогда. Его сердце стучало, а подошвы ног покалывало. Он не мог дождаться встречи с ней и потому буквально оцепенел, обнаружив записку, которую она подсунула под дверь.
Наверное, она сделала это уже на рассвете, потому что после ее ночного ухода он долго не мог заснуть, все время думая о ней и с глупой улыбкой обнимая подушку.
Он перечитал письмо. Слова были добрыми и даже нежными. Но эффект они производили разрушительный.
Сначала она написала «когда я вернусь домой», но перечеркнула и исправила на «мы». Мэтт читал письмо снова и снова, пока наконец до него не дошел весь его смысл. Все закончилось, даже не начавшись. Он выскочил на балкон и со слезами на глазах уставился на море, желая броситься туда, в самую глубину. А потом смял листок и швырнул его через ограду. Час спустя он уже шарил в кустах в поисках письма, чтобы снова перечитать и найти в нем хоть какие-нибудь признаки надежды.
Они смотрели на сломанную кровать. Сломалась не только ножка; в самой середине были
