попасть к поселениям коттеров.
Церковь мы нашли без труда – небольшое норманнское строение, одиноко торчавшее на границе камышовых зарослей. Мимо нее шла широкая дорога, петлявшая по болотам и выводившая в конце концов на сухое пространство. На пути нам попалась группа мужчин, которые пытались укрепить вконец раскисший участок дороги с помощью угольного шлака и срубленных ветвей. При нашем приближении они отступили на обочину и поклонились. Мне подумалось, что, наверное, по мере увеличения числа коттеров они решили сами поддерживать дорогу в порядке, чтобы иметь возможность возить свои продукты на рынок. Они вернули к жизни целый район, и неудивительно, что землевладельцы положили глаз на результаты их трудов.
– Нашего местного мясника арестовали, – сообщил мне Барак.
– И его тоже? – Я подозрительно посмотрел на помощника. – А ты, часом, не покупал мясо в Великий пост?
– Я бы и покупал, да Тамазин слишком осторожна для этого.
– У нее всегда была голова на плечах.
– Если правда, что Кэтрин Парр симпатизирует реформаторам, – поменял тему Барак, – она окажется в очень опасном положении, выйдя замуж за короля Генриха. Гардинер и Боннер станут следить за каждым ее шагом, вынюхивать, подслушивать, в надежде на то, что она допустит какое-нибудь крамольное, с точки зрения папистов, высказывание, которое они тут же передадут королю.
– С них станется. Но чтобы отвергнуть предложение короля о браке, тоже требуется немалое мужество.
Барак окинул взглядом болота.
– Как могут быть связаны с ней эти два убийства? Кому могло понадобиться сорвать матримониальные планы?
– Мотив может быть у Томаса Сеймура, – сказал я.
– Никогда не поверю, чтобы сэр Томас Сеймур целый день валялся на брюхе в холодном болоте! Он скорее удавится, чем согласится испортить свой шикарный наряд.
Барак говорил весело, и все же в его голосе угадывалось какое-то напряжение.
Теперь камыш окружал нас со всех сторон. Стали появляться домики, окруженные небольшими возделанными участками.
Дом Гиба – глинобитная избушка, как и остальные, – был пятым по счету. Из дыры в соломенной крыше вился дымок.
Гиб работал на своем участке, вскапывая жирную землю. Там же трудились – копали и что-то сеяли – его жена и семеро детей. Барак окликнул хозяина по имени, и тот подошел к нам. За ним гуськом потянулось все его семейство. Пока мы спешивались, они стояли вокруг нас. Детишки, разинув рты, смотрели на мой горб.
– Это мой адвокат, – с гордостью представил меня Гиб. – Ему нужна моя помощь в одном важном деле.
Его жена, худая женщина с уставшим лицом, сделала книксен и тепло улыбнулась.
– Мы так благодарны, сэр, за то, что вы для нас сделали! Вовек не забудем!
– Благодарю вас.
Как и все адвокаты, я был падок на похвалы. Их приходилось слышать так редко. Гиб хлопнул в ладоши.
– Мейзи, дети, за работу! У нас с мастером Шардлейком секретный разговор.
Барак хитро подмигнул мне.
Семейство коттера вернулось к работе, но детишки продолжали стрелять в мою сторону любопытными взглядами.
– Не хочу, чтобы они слушали все эти ужасы, – пояснил Гиб, сразу посерьезнев. – Привяжите своих лошадей к этому столбу и пойдемте в дом.
Мы вошли следом за ним в хибару, где пахло сыростью и дымом. Взгляду не на чем было остановиться. Из мебели тут стояло всего несколько жалких коек, а тепло шло от огня, горевшего в яме посередине пола. Единственное окно было без стекол, грубые ставни открыты. Из окна был виден огород, за которым простирались болота.
– Унылое местечко, – покивал головой Гиб.
– Зимой, когда все завалено снегом, здесь, наверное, очень одиноко?
– И не говорите, сэр! Одиноко и ужасно холодно. Сейчас хоть есть чем заняться. Вон, огород вскопать, и все такое. Присаживайтесь вон на ту скамейку.
Он принес слабое пиво и уселся на стул напротив нас.
– Вы хотели расспросить меня насчет бедного Уилфа Тапхольма?
– Так звали убитого?
– Да.
Он помолчал, вспоминая.
– Его нашли в январе. Его кокнула Елизавета Уэльская. Это кличка шлюхи из Бэнксайда, с которой он жил.
Гиб плюнул в огонь, а мы с Бараком переглянулись. Похоже, ложный след.
– Вы уверены, что это сделала именно она? – спросил я.
– Все в этом уверены, иначе не выдали бы ордер на ее арест. Они с Уилфом жили несколько месяцев, но постоянно собачились. Оба любили выпить. В декабре он ее выгнал, а через месяц его нашли мертвым. Коронер ищет ее, но другие шлюхи говорят, что она вернулась в Уэльс. Там она заляжет под корягу, и черта с два ее найдут.
– Но прямых доказательств того, что это ее рук дело, не было?
– Ну, кто бы это ни сотворил, он, должно быть, здорово ненавидел Уилфа.
Гиб хитро посмотрел на нас.
– А вы хотите сказать, что его отправила на тот свет не Елизавета, а кто-то другой?
– Мы ничего такого не говорим, – ответил я. – Мы не знаем. Это вы заявили в Вестминстере, что вашего друга, вероятно, убил землевладелец.
Гиб усмехнулся.
– Это я ляпнул просто так, чтобы позлить сэра Джеффри.
Он выжидательно смотрел на нас, но потом понял, что мы ему ничего интересного не расскажем.
– Что же все-таки произошло? – спросил Барак. – Ты говорил, что его убили каким-то жутким способом.
– Так оно и было. Я расскажу вам по дороге к его дому. Ключ у соседа. Я подумал, что вам будет любопытно взглянуть на его берлогу.
Гиб высунул голову в окно. Я посмотрел в ту же сторону и увидел, что его дочка, девочка лет десяти, без устали прохаживается взад-вперед мимо окна, делая вид, будто засевает грядку.
– У этих поросят слишком длинные уши, – проворчал отец семейства.
Я бросил взгляд на Барака. Тот пожал плечами. Все указывало на то, что это убийство не имело никакого отношения к нашему расследованию. Но почему бы не дослушать историю до конца?
– Что ж, пошли, – согласился я.
Гиб повел нас по дороге к восточной оконечности поселка. Почва становилась все более топкой, а дома малочисленными. Под нашими ногами хлюпала вода, по обе стороны дороги красовались огромные лужи, поросшие камышом. Высоко в небе резвилась пара ласточек – первые, встретившиеся мне в этом году.
– Что же случилось с Тапхольмом? – спросил Барак.
– Уилф был странным парнем, – стал рассказывать Гиб. – Он всегда был сварлив, в скверном настроении, и казалось, что ему нравится жить в одиночестве в самом дальнем доме. Мы видели его только на рынке. Пару лет назад он вдруг стал ревностным протестантом и твердил на каждом углу, что вот-вот наступит конец света, на людей обрушится чума, землетрясения и придет Христос, чтобы судить всех нас. Он говорил о радости спасения души, причем говорил с самодовольством, словно втайне радуясь тому, что сам он спасен, а остальные бедные коттеры – нет. Он ходил на тот берег реки, в какую-то протестантскую
