Я посмотрел на него. Неужели мы снова говорим об одержимом человеке, оказавшемся во власти дьявола?
Хартфорд снял с полки Писание и стал читать, а затем медленно кивнул.
– Он прав, милорд. Эти убийства во всех подробностях соответствуют описаниям событий, наступавших после того, как очередной ангел выливал свою чашу гнева. Это не может быть простым совпадением. Однако это может хоть немного утешить нас.
– Утешить? Каким образом? – с недоумением спросил Кранмер.
– Цель убийцы – осуществить пророчество, значит, тот факт, что второй жертвой стал врач лорда Латимера, наверняка не играет роли.
Он посмотрел на архиепископа.
– Действия убийцы не направлены на то, чтобы помешать новому браку короля.
Кранмер согласно кивнул.
– Да, в этом есть логика. Но король, узнай он об этом, все равно напугается сверх всякой меры.
Он перевел взгляд на Харснета.
– Генрих тоже может решить, что убийца одержим дьяволом, и навсегда отвратить свой взор от леди Латимер.
Архиепископ грустно улыбнулся.
– Он такой суеверный! Я годами пытался отучить его от этой склонности, но безуспешно.
– А так ли уж будет не прав его величество, предположив, что действия убийцы продиктованы нечистым?
Острый взгляд Харснета поочередно перепрыгивал с одного собеседника на другого.
– Подумайте о том, сколь богохульственно действует злодей, с какой хитростью он спланировал и осуществил три этих убийства, превратив их в публичные представления, подумайте о поистине нечеловеческой силе, позволившей ему переносить тела на большие расстояния.
– Убийство крестьянина тоже было задумано как представление, – вставил я, – но в его совершении обвинили женщину.
– Разве это не указывает на одержимого? – задал вопрос Харснет.
– Почему вы все так любите разглагольствовать?! – раздраженно воскликнул Томас Сеймур. – Нужно ловить этого человека, а не чесать попусту языками, строя догадки относительно того, почему он поступил так, а не иначе. Мы узнаем это, лишь когда он окажется у нас в руках.
В этом я не мог не согласиться с Сеймуром и поэтому сказал:
– Сэр Томас прав, милорд. Поймать убийцу – вот наша главная задача.
– Не стану спорить. Чем же вы займетесь теперь, Мэтью?
– Необходимо выяснить, имел ли Тапхольм общих знакомых с Роджером и доктором…
– Чушь, приятель! – прорычал сэр Томас. – Он был коттером, то есть никем, а остальные двое были знатными людьми.
– И Тапхольм, и Роджер в свое время придерживались радикальных реформаторских взглядов и, хотя по-разному, впоследствии отошли от них. Относится ли то же и к доктору Гарнею?
– Да, – ответил архиепископ, – он когда-то был настроен весьма радикально, но не так давно… разочаровался в своих прежних убеждениях.
Кранмер долго молчал, нахмурив лоб, а потом посмотрел на меня.
– Вы полагаете, что убийца намеренно выискивает людей, которые когда-то придерживались радикальных взглядов, но по той или иной причине изменили им?
– Боюсь, что именно так. И есть только одно место, где могут встречаться радикалы, принадлежащие ко всем сословиям. Церковь.
– Трое погибших жили в разных концах города, – задумчиво проговорил Кранмер. – У них не могла быть одна и та же приходская церковь.
– Иногда радикалы ходят не в церкви своих приходов, – заметил Хартфорд. – Они посещают частные молитвенные собрания и группы по изучению Библии. И почему бы им этого не делать, – с внезапно проснувшейся яростью продолжал он, – когда за свои убеждения они подвергаются гонениям и вынуждены чуть ли не уходить в подполье?!
– Вы полагаете, все это делает кто-то из набожных прихожан? – спросил Кранмер, глядя мне в глаза.
– Не обязательно, но тот человек наверняка хорошо знает реформаторов.
Архиепископ Кранмер закрыл лицо ладонями. В кабинете воцарилась мертвая тишина. Хартфорд и Харснет обменялись смущенными взглядами. Я понимал, что архиепископ очутился в очень непростой ситуации. Он, как в тисках, оказался зажат между собственными реформаторскими убеждениями и опасностью, которую представлял радикализм для всего дела реформ. Хартфорд сразу понял это, а вот Харснет пока был поглощен охватившими его эмоциями. Сэру Томасу было вообще на все наплевать.
Наконец Кранмер опустил руки и выпрямился в своем высоком кресле. Его лицо приобрело жесткие очертания. Он устремил взгляд на меня.
– Мэтью, опасность, грозящая мне и всем остальным в этой комнате, растет с каждым часом. Некоторые до сих пор подвергаются допросам, будучи обвиненными в ереси, хотя еретиками не являются. Продолжаются аресты мясников, а теперь очередь дошла до книготорговцев. Граф Сюррей брошен в тюрьму Флит за нарушение Великого поста, и вскоре вы убедитесь в том, что все это лишь прелюдия к широкомасштабной кампании против реформаторов. Они уже подвергаются травле, их плакаты срывают.
– Да, милорд.
Хартфорд согласно кивнул.
– Мы ходим по лезвию бритвы.
– Можете ли вы представить, каким подарком стало бы для Боннера и Гардинера узнать о том, что кто- то в Лондоне убивает радикалов, отказавшихся от прежних убеждений? Это чудовищное богохульство подольет масла в огонь объявленной ими войны.
– На месте убийства Тапхольма я нашел любопытный предмет, – сказал я, достал из кармана оловянный знак и положил его на стол перед Кранмером.
Лорд Хартфорд наклонился, чтобы получше рассмотреть предмет.
– Знак пилигрима, – констатировал он. – Значит, его владелец посещал усыпальницу Эдуарда Исповедника в Вестминстере. Я видел много таких знаков на плащах людей, прежде чем доступ к усыпальницам был закрыт.
– Он не мог принадлежать Тапхольму, если тот исповедовал реформаторские взгляды, – проговорил Харснет.
– И его женщине тоже, – добавил Томас Сеймур. – Никогда не слышал, чтобы саутуоркские шлюхи носили подобные вещи.
Кранмер взял знак и повертел его в толстых пальцах.
– Значит, его обронил убийца. Возможно, знак сорвали с его плаща во время борьбы, когда он пытался связать этого несчастного коттера.
– Погодите, – вмешался Харснет, – знаки пилигрима люди нынче открыто не носят, чтобы не быть заподозренными в симпатиях к папистам.
– Да, это было бы неосмотрительно, – согласился я.
– Не исключено, что он обронил его намеренно, – предположил лорд Хартфорд.
– Да, милорд, такое возможно, – кивнул я, – но тут может быть и другая связь со старой религией.
Я набрал в грудь воздуха.
– Чтобы сломить сопротивление по крайней мере двух жертв, был использован двейл, а по словам моего друга доктора Малтона, единственным местом, где в последние годы применялся этот наркотик, являются больницы бенедиктинских монастырей. Милорд, я хотел просить вашего разрешения просмотреть архивы суда по делам секуляризации с целью выяснить, что сталось с монастырскими больницами Лондона.
Кранмер резко подался вперед.
– Вы полагаете, разгадка кроется там? – нетерпеливо спросил он. – По-вашему, это может быть бывший монах? Спятивший, озлобленный папист, убивающий тех, кто прежде принадлежал к радикальным
