прикоснулся к знаку пилигрима, лежавшему в моем кармане.
Гай обернулся к Пирсу.
– Принеси нам вина, мой мальчик, – попросил он. – Кстати, тебе не следовало подтрунивать над доктором Арчером. Каким бы он ни был дураком, Арчер подозрителен и остро чувствует насмешки.
– Простите, мастер. Не сумел сдержаться.
– Я тебя понимаю, – ответил Гай.
– Что мне сказать, если снова придут те люди, которые продают жир из огромных рыб, выловленных в Темзе? – спросил Пирс. – Многие аптекари покупают его.
– И без сомнения, приписывают ему всякие магические свойства. Вели им проваливать. Пусть даже близко не подходят к моей лавке. Этот жир воняет на добрую милю.
Когда Пирс ушел, Гай снова заговорил:
– Наверное, это были именно они, а я подумал, что местные мальчишки так шутят в День дурака: постучат в дверь и убегают.
– Ты слишком мягок с этим парнем, – заметил я. – Насмехаться над таким субъектом, как Арчер, и вправду опасно.
– Да, но Пирс любит пошутить.
Гай улыбнулся, но тут же снова стал серьезным.
– Что стряслось, Мэтью? Это как-то связано с мастером Эллиардом?
– Да.
Я колебался. Имею ли я право вовлекать его во все это? А потом решил: да, имею, потому что он может оказать нам неоценимую помощь. И стал рассказывать.
– Как выяснилось, Роджер стал третьим человеком, убитым за последнее время самым что ни на есть жестоким и извращенным способом. Причем все три убийства кажутся совершенно бессмысленными.
Я рассказал ему про Тапхольма и доктора Гарнея, как их убийства связаны с Книгой Откровения, и о том, что душегуб, возможно, выискивает тех, кто отошел от радикальных религиозных взглядов. Темнокожее лицо Гая вытянулось и потемнело еще больше.
– Я знал Пола Гарнея, – сказал он, когда я закончил свой рассказ и взял с него клятву хранить молчание об услышанном. – Не очень близко, но мы несколько раз встречались. Он производил впечатление умного, образованного человека. Не чванливого индюка, как доктор Арчер.
Гай сокрушенно покачал головой.
– Я готов поверить, что он начинал как реформатор, а потом разочаровался в этих невежественных, но убежденных в собственной правоте радикалах.
В дверь постучали. Вошел Пирс с подносом, на котором стояли стаканы и кувшин. Красивое лицо ученика вновь было непроницаемо, но что-то во взгляде больших голубых глаз заставило меня задуматься: а не подслушивал ли он? Я смотрел, как он поставил на стол поднос и направился к двери. Парень заметил, что я за ним наблюдаю. Именно этого я и хотел.
– Вот что мы нашли на месте убийства Тапхольма, – сказал я, доставая из кармана знак.
Гай повертел его в своих длинных пальцах и бросил на меня острый взгляд.
– Ты все еще думаешь, что убийцей может быть врач-бенедиктинец? Из-за этого и двейла?
– Я думаю, что такое возможно.
Гай снова посмотрел на значок, вернул его мне и шумно вздохнул.
– Не исключено, что ты прав. Мы не знаем, что сделало этого человека тем, во что он превратился.
– Вчера мы с Бараком провели целый день в архиве суда по делам секуляризации, вычисляя бенедиктинских врачевателей, находившихся в Лондоне в период закрытия монастырей. Врач, лечивший монахинь в обители Святой Елены, умер, а доктор из монастыря Всех Святых вернулся к своей семье в Нортумберленд и мирно живет там, получая пенсию. Но вестминстерский врачеватель и оба его помощника до сих пор обитают в Лондоне и получают свои пенсии в Вестминстере. Их адреса мы сможем узнать только в понедельник, но имена этих троих нам известны. Врача зовут Годдард. Ланселот Годдард. Его помощники – это брат Чарльз Кантрелл и послушник Фрэнсис Локли. Эти имена тебе что-нибудь говорят?
– Говорю же тебе, я не знал никого из них. Когда я приехал в Лондон, то уже не был монахом. Кроме того, Мэтью, после закрытия монастырей в Лондон стянулось множество монахов-бенедиктинцев со всех концов Англии. То, как поступили с монахами, вполне могло свести кого-то из них с ума, – добавил он с неожиданной горечью. – Они были лишены своего дома, вырваны из привычной жизни и брошены в другой мир, где Библию воспринимают в буквальном смысле, позабыв о ее символизме и метафоричности, а фанатики с невозмутимостью реагируют на кровь и жестокость Откровения. Ты когда-нибудь задумывался о том, каким должен быть Бог, приказавший совершить все те жестокости, что описаны в этой книге? Ведь это же поголовное истребление человечества! И все же многие из этих праведников с готовностью принимают все это.
– Епископ Боннер истребит их столь же безжалостно.
– Думаешь, я этого не понимаю? – огрызнулся Гай. – Я, чью семью инквизиция изгнала из Испании – хотя мы были ревностными католиками – только за то, что наши предки исповедовали ислам.
– Я понимаю. Мне очень жаль.
– Мне тоже. Мне жаль того, что станет с миром.
Гай склонился над столом и оперся подбородком о ладони и поднял на меня глаза.
– Извини, Мэтью, – устало проговорил он. – Ведь ты пришел за помощью.
– Это как раз то, что мне нужно, Гай. Мы говорим о том, что мир сходит с ума. Харснет убежден в том, что преступник одержим, полагая, что сумасшедший не смог бы столь терпеливо планировать подобные убийства и осуществить их так тщательно. Мы считаем, что, сначала наблюдая за нами, а потом прячась от нас, он целый день пролежал в холодных Ламбетских болотах.
– А что думаешь ты сам, Мэтью?
– Одержимость – самое простое объяснение необъяснимого, но эти убийства настолько необычны и ужасны, что я не знаю, что и думать. Даже Барак напуган. Он никогда раньше не слышал ни о чем подобном.
– Я слышал, – тихо сказал Гай.
Я смотрел на него округлившимися от изумления глазами.
– Одержимость, – медленно заговорил Гай, – это разновидность сумасшествия, о которой мы с тобой не говорили в Бедламе. Человек может быть странным образом одержим каким-то аспектом своей жизни, а в остальном быть – или казаться – совершенно нормальным. Одержимость известна со времен Древней Греции и Древнего Рима. У меня самого в прошлом году был пациент, торговец, который с юности был одержим манией собирать обувь. Он подбирал повсюду, в том числе и на помойках, туфли: мужские, женские, детские, старые, рваные, починенные. Ими был забит весь его дом. Об этом знала лишь его жена, но когда она пыталась устыдить мужа, тот отвечал, что весь этот хлам «может пригодиться». К тому времени, когда она пришла ко мне, чтобы посоветоваться, уже бывший торговец, забросив все дела, шатался по всему Лондону в поисках старых башмаков.
– Но какое отношение эта странная история имеет к нашему убийце?
– Терпение, Мэтью. Я встретился с беднягой, и он рассказал мне, что в детстве у него не было обуви. С тех пор где-то в мозгу у него засел страх, что это может повториться вновь. Он был одержим этой манией так долго, что почти забыл, с чего все началось.
– С твоей помощью он смог вспомнить это. Оно пошло ему на пользу?
Гай грустно покачал головой.
– Нет, он так и не избавился от этой мании. Возможно, просто не сумел. В конечном итоге он разорился и стал нищим. Наверное, его уже нет в живых. Он не выдержал бы жизни побирушки. Таким образом, из-за его одержимости то, чего он боялся больше всего на свете, случилось.
– Печальная история.
– Одержимость может принимать множество различных форм. Самая распространенная из них – любовь. Человек убеждает себя в том, что во что бы то ни стало должен обладать предметом своего обожания. Даже если этот другой – человек неподобающий или совершенно не подходит ему, влюбленного это не может остановить.
– О подобных случаях кто только не слышал!
