помирить их.
– Но как же можно вмешиваться в отношения между супругами, сэр?
– Если этого не сделать, они скоро перестанут быть супругами.
Джоан выглядела испуганной, усталой и внезапно постаревшей. Я вспомнил, что давно собирался нанять для нее помощницу по дому, но так и не сделал этого. Я положил руку на ее плечо.
– Все будет хорошо, – сказал я с уверенностью, которой на самом деле не ощущал.
Взгляд, которым Барак наградил меня, спустившись этим утром к завтраку, красноречивее любых слов давал понять, что обсуждений его супружеской жизни он больше не потерпит. Тамазин страдала от боли во всем теле и поэтому осталась лежать в кровати.
Харснет откликнулся на мое послание с удивительной быстротой. Едва рассвело, от него пришел человек, мускулистый мужчина лет тридцати с угловатым лицом и цепким взглядом. Он сообщил мне, что его зовут Филипп Орр, что он – один из вестминстерских констеблей и согласился присмотреть за домом из уважения к коронеру, человеку, по его словам, хорошему и богобоязненному.
«Еще один праведник», – подумал я, хотя и был благодарен Харснету за то, что тот так быстро предоставил нам охрану.
С Орром коронер прислал письмо. Он писал, что желает срочно допросить настоятеля Вестминстерского собора Бенсона относительно бывшего лекаря и двух его помощников. Харснет просил меня и Барака сопровождать его и сообщал, что будет ждать у ворот аббатства в половине девятого утра. В письме также содержалось напоминание об утреннем заседании суда прошений в Вестминстерском дворце, где я должен присутствовать. Я был благодарен коронеру, что он не забыл и об этом.
– Он действует весьма расторопно, – сказал я Бараку, когда мы направлялись к Темзе, чтобы найти лодку.
Погода была теплой, но моросило, и ветер швырял нам в лицо пригоршни мелкого дождя.
– Лорд Кромвель всегда был хорошим воспитателем, – откликнулся Барак.
– Харснет – религиозный радикалист. Надеюсь, это не повлияет отрицательно на его профессиональные навыки.
– А мне он показался весьма умным, – ответил Барак.
Я промолчал, чувствуя, что мой помощник сейчас готов превратить любой разговор в перепалку.
Мы снова проделали путь от причала Уайтхолла до Вестминстера. Капать стало сильнее, и я порадовался, что догадался уложить документы в кожаную сумку, которую нес Барак. Вместо того чтобы повернуть, как обычно, налево, во двор Нового дворца, мы прошли мимо сторожки у ворот бывшей аббатской тюрьмы и оказались на Сивинг-лейн. Дождь прекратился, по небу бежали небольшие безобидные облачка, а их тени играли в догонялки, бегая друг за другом по земле.
Улицы Вестминстера бурлили от людей. Хорошо одетые парламентарии спешили к началу утренних заседаний, а нищие и уличные торговцы вовсю осаждали их. Некоторые члены парламента, жившие в Лондоне достаточно долго, уже научились отгонять эту назойливую публику высокомерным взмахом руки, но остальные еще не овладели этим искусством. Мужчину в красивой красной накидке и шапочке, вышитой самоцветами, торговцы окружили плотным кольцом, не давая пройти. Он, видимо, совершил ошибку, вступив в спор с кем-то из них, и они налетели, как стая скворцов на упавшую булочку.
– Нет, мне ничего этого не нужно! – жалобно восклицал он.
Кто-то потянул бедолагу за рукав, он вышел из себя и перешел на крик:
– Нет, нет и нет! Убирайтесь, дьявол вас забери, и уберите от меня свою дрянь!
Кто-то из коробейников тряс у него перед носом грошовым медным ожерельем.
Барак засмеялся.
– Вот ведь дурак деревенский! Они сожрут его заживо.
Внезапно перед моим лицом промелькнул длинный нож, и я инстинктивно отскочил назад. Это был торговец скобяным товаром. На шее у него висела связка ножей.
– Осторожней! – рявкнул я.
– Прекрасные стальные ножи, сэр! Самые лучшие!
Я оттолкнул его плечом, и мы двинулись дальше. Харснет уже ждал нас у старинных ворот. На нем была мантия юриста с приколотым в районе сердца королевским гербом, выдавленным на металле. Сцепив руки за спиной, он смотрел на Сивинг-лейн. Когда мы приблизились, коронер приветственно кивнул. Я сразу же принялся благодарить его за то, что он прислал ко мне Орра.
– Женщину необходимо оградить от возможной опасности. Если же злодей попытается проникнуть в ваш дом, у нас будет возможность схватить его. Орр – хороший человек. Надеюсь, ваша жена не очень пострадала, мистер Барак? – обратился Харснет к моему помощнику.
– Немного отдохнет, и все будет в порядке.
– Но что именно произошло?
Я рассказал Харснету о нападении на Тамазин. Он плотно сжал губы.
– Как это могло случиться? После встречи с настоятелем мы обсудим это во всех деталях.
– А что у вас, сэр? – спросил я его. – Сообщил ли кто-нибудь из соседних коронеров об убийствах столь же ужасных, как три наших?
– Никто и ничего. И мы по-прежнему блуждаем в потемках относительно того, откуда убийца знал своих жертв и почему выбрал именно их.
Харснет вздохнул и выдавил усталую улыбку.
– Что ж, посмотрим, что сможет сообщить настоятель Бенсон. Он будет ожидать нас в доме бывшего приора, который забрал себе после получения должности настоятеля.
Харснет нахмурился. Еще бы! Реформатор не мог одобрительно смотреть на то, как экс-монах наживается на растаскивании монастырского имущества.
– Я хотел спросить вас кое о чем, сэр. Не показалось ли вам на прошлой неделе, что за вами следят?
Коронер покачал головой.
– Нет.
– А вот мне показалось. Я полагаю, и вам следует быть поосторожнее.
– Благодарю вас, я непременно воспользуюсь вашим советом.
Харснет сделал глубокий вдох и направился через ворота во двор старого монастыря.
Территории, прилегающие к большинству бенедиктинских монастырей, издревле становились местами оживленной торговли. Но с Вестминстерской обителью все было иначе – отчасти из-за ее огромного размера, отчасти из-за того, что она пользовалась статусом убежища. Те, кого преследовало правосудие, могли укрыться за ее стенами, сразу же становясь недосягаемыми для закона. Так и получилось, что Божий дом оказался приютом разного рода злодеев, прятавшихся здесь от кары за свои преступления.
Территория бывшего монастыря была окружена домами и убогими лачугами, в которых обитали преступники всех мастей. Все они платили монахам приличную арендную плату. Большая часть старинных привилегий, которыми пользовались монастыри, канули в Лету вместе с самими монастырями (это был один из лучших починов короля Генриха), но убежище сохранило свой статус, и здесь по-прежнему скрывались от закона должники и мелкие воришки. При этом многие жили здесь до самой смерти, причем жили спокойно: вели бизнес в Лондоне, пользовались услугами адвокатов вроде Билкнэпа и каждое воскресенье посещали церковь Святой Маргариты, красивое, недавно перестроенное здание которой возвышалось в северной части монастырской территории.
Проходя мимо церкви, мы увидели группу людей. Двое из них были церковниками в белых сутанах.
– Боннер! – сказал, словно плюнул, Харснет.
Я тоже узнал приземистого, полного и круглолицего епископа Лондона, нагонявшего на всех страх. Он смеялся, разговаривая с другим клириком, возможно, викарием церкви Святой Маргариты. Я внимательно рассматривал епископа, который жаждал очистить Лондон от радикалов.
– Он производит впечатление веселого человека, – заметил я.
– Викарий Браун сделан из того же теста, – мрачно откликнулся Харснет. – В церкви осталось еще полным-полно золота, канделябров и икон. С большим трудом удалось отобрать их священную реликвию, палец святой Маргариты. Боннер, эта папистская свинья, рано или поздно приведет нас обратно к Риму.
