— Синьор капитан, не ходите, — упрашивал его Джераче. — Они с нами разделаются, как на Святой Мавре.
«Как на Святой Мавре», — подумал капитан, пристегивая кобуру. И мысленно представил себе этот миниатюрный остров, окруженный спокойными голубыми водами Ионического моря, таким, каким он видел его с парохода, в день высадки на архипелаг. Эта ясная, отчетливая по своим очертаниям картина, тоже промелькнувшая перед его мысленным взором с молниеносной быстротой, дополнилась новой деталью: расстрелом итальянского полковника. Капитан представил себе, как полковник стоит у стены дома и на него направлены дула автоматов.
— Постарайтесь наитие ним общий язык, — сказал, догоняя капитана, военный капеллан. Дон Марио смотрел на него своими голубыми, глубоко запавшими на осунувшемся лице глазами и судорожно сжимал и разжимал пальцы слабых рук, беспомощно выглядывавших из-под слишком широких рукавов кителя. Он смотрел на капитана чуть не умоляюще, как бы желая напомнить ему о принятом генералом решении, о том, что он не должен действовать очертя голову, как будто от капитана зависела сейчас судьба всей дивизии.
Направляясь к тропинке, Альдо Пульизи проговорил:
— Такое творится… Разве кто-нибудь может остановить ход событий?
Он лишний раз убеждал себя в том, что никто из них не в силах что-нибудь изменить: все они втянуты в чудовищную игру, вынуждены играть совершенно неподходящие роли в нелепом спектакле, разыгравшемся в столь непредвиденной обстановке.
Игра началась, и они втянуты в нее помимо своей воли. Впрочем, была ли у них когда-нибудь своя воля? — спросил он себя. — Пожалуй, с тех пор как я надел военную форму, сейчас мне впервые представился случай поступить по своему усмотрению. Не слишком ли поздно?
Он знал: чтобы поступать по своему усмотрению, надо быть человеком героического склада, а он не таков. И все же сейчас, шагая под открытым небом и глядя на контуры своего лагеря, четко вырисовывавшегося на горизонте, он не испугался. Карл Риттер ждал его на другом конце тропинки, как будто им предстояло драться на дуэли по всем правилам старинного этикета. Капитан по-прежнему не испытывал ничего, кроме замешательства и неловкости, словно он действительно был в чем-то виноват.
Виноват в том, что хотел положить конец этой войне, которая все равно была проиграна?
За ним по тропинке молча шагали военный капеллан, Джераче и несколько офицеров. Постепенно, не говоря ни слова, к ним поодиночке присоединялись другие офицеры и солдаты.
Тропинка была неровная; она вилась по известняковым уступам то вверх, то вниз, мимо гладких стволов артиллерийских орудий и корявых стволов олив. Кое-где на ровных местах еще торчали виноградные кусты, чудом не тронутые лопатами бравых артиллеристов, бывших крестьян из Эмилии и Калабрии.
Вдалеке, освещаемые светом звезд, белели Ликсури и чуть дальше — Аргостолион. Где-то за заливом простиралось почти скрытое от глаз море. Возможно, там, внизу, Катерина думает о нем, удивляется, почему он не приходит. Они не виделись всего несколько дней, но эти несколько дней казались вечностью.
Альдо Пульизи невольно улыбнулся. «Посмотрела бы она сейчас на своего капитана-победителя, непрошеным гостем вторгшегося в ее дом, на своего «брата», — как он торопится к бывшему «товарищу по оружию» Карлу Риттеру, чтобы отчитаться за свои поступки!»
От палатки до выхода из лагеря было недалеко, но этот путь показался ему бесконечно долгим. Капитану чудилось порой, будто он движется назад, а не вперед, будто он снова проходит по знакомым канцеляриям штаба дивизии, через комнату Катерины Париотис, через кухоньку дома, затерявшегося в горах Албании, или через ту, побольше, на ферме в Ломбардии. Пока он шел к границе лагеря, он вновь мысленно проделал путь от момента перемирия до сегодняшнего дня, внутренне подвел итог всему тому, что было сказано и сделано. «Видимо, — подумал он, — поступки, приказы и контрприказы этих дней сейчас получат свое логическое завершение».
Карл Риттер стоял на краю поля: за его спиной зияла пустота ночи; на некотором расстоянии смутно вырисовывались фигуры немецких солдат с автоматами наготове. Капитан видел, как белели в темноте их руки, сжимавшие черное железо оружия.
Обер-лейтенант посмотрел на него равнодушно, без всякого интереса, словно они встретились впервые в жизни. Капитан, хотя и старался принять столь же невозмутимый вид, не мог не вспомнить об их последней встрече, у моря, с девицами из Виллы. Дело было незадолго до перемирия: капитан и обер- лейтенант случайно повстречались на пляже с итальянками. Карл Риттер и Триестинка быстро подружились и, уплыв далеко в море, гонялись друг за другом, как заигравшиеся молодые дельфины. Капитан остался на пляже с Адрианой. Сентябрьское солнце еще припекало. Джераче сидел поодаль на камне и, глядя вдаль, ругал офицеров — всех подряд — и итальянцев, и немцев.
Капитан слышал, как он — то ли в шутку, то ли всерьез — ворчал:
— Все вы, офицеры, одинаковы: лучших баб себе забираете.
Потом они видели, как Карл и Триестинка подплыли к берегу, вышли из воды и скрылись за кустом вереска — в этом месте лес подступал почти к самому морю.
Капитан сказал тогда Адриане слова, которых та не поняла:
— Когда мужчина снимает военную форму, прости-прощай политические убеждения. Посмотри на Карла: перед нами уже не солдат вермахта, а просто хороший парень.
Он поделился с Адрианой своими странными теориями, объяснил ей, что хотя со стороны Карл — вполне нормальный человек, изнутри его разъедает ужасный недуг. Но Адриана посмотрела на него, как всегда, с отсутствующим, скучающим видом, чуть не с досадой, и сказала:
— Я вижу одно: что он красивый парень.
— Да, — продолжал Альдо Пульизи, — обращаясь больше к самому себе, нежели к Адриане, — людям следовало бы всегда ходить в купальных костюмах. Не было бы на свете ни диктатуры, ни войны. Можешь ты себе представить нашего дуче, произносящим речь на площади Венеции в плавках? Или армию солдат под водительством полковников с круглыми животиками, кривыми ножками и волосатой грудью, марширующих в купальных трусиках?
Адриана расхохоталась.
— Воображаю! — протянула она.
Вслед за ней расхохотался и он сам, и Джераче. Денщик швырнул в море камешек; по-видимому, мысль о начальниках, расхаживающих в трусиках, показалась ему забавной. При этом он не спускал глаз с того места, где за кустом вереска скрылись Карл и Триестинка.
— Если бы отменили военную форму, синьор капитан, — ухмыльнулся он, — то и баб делили бы поровну.
«Если бы отменили военную форму!» — вздохнул про себя капитан, глядя на снятую Карлом походную форму.
Сейчас он стоял перед ним в полном боевом облачении, словно приготовился выполнять боевое задание. На шее у него тоже висел автомат: он крепко сжимал его обеими руками, а сам в это время смотрел через голову капитана на сопровождавших его людей, на весь лагерь, как бы оценивая заключенные в нем возможности.
— Мне приказано сотрудничать с вами, синьор капитан, — сказал Карл Риттер, как всегда отчетливо выговаривая итальянские слова.
— Почему же вы не заходите в лагерь? — спросил Альдо Пульизи.
Карл Риттер улыбнулся, по крайней мере так показалось капитану. Да, да: в полутьме — ведь светили только звезды — ему показалось, что губы обер-лейтенанта растянулись в улыбке.
— Видите ли, синьор капитан, — продолжал Карл Риттер, — наше сотрудничество приняло несколько неожиданный характер. Не правда ли? Поэтому, прежде чем переступить порог, я должен принять некоторые меры предосторожности.
В ожидании ответа он переступал с ноги на ногу. Автомат неподвижно висел на груди. На сей раз обер-лейтенант посмотрел капитану прямо в лицо, встретил его взгляд, впился в его зрачки.
— Я знаю, почему вы затрудняетесь мне ответить, синьор капитан, — медленно проговорил Карл Риттер, не сводя с него глаз.
