- Пора, - соглашается Масасигэ.
- Сделаем это в доме, - говорю я, и мой брат, соглашаясь, проходит внутрь, мы за ним следом.
Внутри, в полусумраке, я оглядываюсь. Не густо… От семи, без малого, сотен. Мы все раскланиваемся, я и мой великий брат проходим в центр помещения, садимся лицом к лицу. Самураи рассаживаются кругом нас с братом. Я замечаю, наконец, что у меня из дайсё остался только тати, это потому, что он был у меня в руках. И вакидзаси, и танто срезаны вместе с поясом чьим-то ударом… Не важно… Масасигэ без доспехов, он весь в крови, и она продолжает идти из многочисленных ран… Не важно… Надо бы и мне снять доспехи тоже… Не важно…
- Я не буду слагать предсмертный дзисэй, - глядя мне в глаза, хрипит мой брат. - Я хочу с тобой, Масаудзи, сыграть в последнее желание.
- Будет так! Хай-о!
- Говорят, от этого многое зависит, - не знаю, я в этом никогда не был силён…
- От этого многое зависит, уверяю тебя, брат…
- Отлично! Скажи мне, брат мой, - где, в какой из Девяти Сфер ты хочешь возродиться?
- Моё желание, - где бы я ни родился вновь, - сохранить память о тебе. И это желание воплотится!
- Хай-о, - соглашается Масасигэ. - Моё желание то же! Пусть мы возродимся в том или ином обличии, и да воплотятся наши мечты. Господа, помолимся!
Мы хором поём молитву Амиде Буде. Вот, закончена наша молитва. Мы все прощаемся в едином поклоне.
- Вместе, - шепчет мне мой великий брат Масасигэ. - Вместе, брат…
Я согласно склоняю голову, опускаю ниже латное ожерелье, берусь за клинок Масасигэ, подвожу его остриё себе к горлу. Мой брат направляет мой клинок себе в сердце. Что ж, туда, так туда… Я, не отрывая взгляда от глаз брата, жду сигнала…
- Так! - кричит он, сильный толчок руками, короткая боль, сиреневые круги, переход…»
Я, приложив ладонь к горлу, склонившись, смотрю в пол. Пашка с Никитой молчат, прижавшись друг к дружке. Братья…
- Это так… Как это красиво… - шепчет Пашка. - Да… И плакать хочется…
- А мне нет! - глаза у Никиты горят. - Нет уж! Уж пусть те вот сами вот плачут! Ну, барсуки эти вот, которые вонючие. Мало им эти братья дали! Эх! От меня бы вот тот жирный бы не ушёл бы…
- Пусть его, Никитка, - улыбнувшись, говорю я. - Он нехорошо кончил, его же собственный брат, - Такаудзи, который Лисица, - вот он его потом и убил…
- Туда и дорога! - совсем по Пашкиному скривив губы, цедит Заноза.
- Никита… - откашлявшись, говорит Пашка. - Знаешь что? Можешь теперь мои самолёты брать. Даже играть с ними можешь. Осторожно только…
- Да?! Ладно… Ты не думай, - я, Павлик, осторожненько! И знаешь что? Я ж почему внизу спать напросился? Я это… ну, я хотел тебе на кровати нашей, ну, стойку там подпилить, ну, так чтобы, это… Не буду! Ладно?
- Всё, братцы сероглазые! Сейчас тут точно кто-то расплачется. От умиления, блин. Давай-ка, Паш, ещё по чуть-чуть, что ли… Нет, Никитос, даже и не мечтай! И нечего тут с бокалом ко мне соваться! Да не ори ты! Фиг с тобой, Пашка, налей и ему капельку. Ага, щас! Коньяка тебе! Вина…
- Держи, Ил. За что выпьем?
- За память, Паша. Давай за память…
Я, развалившись на пушистом ковре, грызу яблоко, смотрю в потолок и с улыбкой слушаю сероглазых. После приступа братских чувств, они, - опомнившись, - живо обсуждают, почему это Никитосу нельзя в спальном мешке спать на кровати, а можно только на полу. И что: «я вовсе не маленький ещё, понял ты, а на полу не это, не гигиенично вовсе, понял ты?». Хорошо как…
Пашка, махнув на Занозу рукой, встаёт с ковра и идёт к музыкальному центру. Опять, наверное, рэп свой врубит, поганец… Никитос, деловито сопя, перекладывает что-то на нашем столе, возится там чего-то, копошится со спальным мешком. А, в самом деле, полезная штуковина. Надо будет… А то с этими походными шатрами вечно одна морока. Не так заметно, опять же… Как там, в Орледе? Война скоро… Ничего, Гирс, - хорошо отдохнул. И Пашка ещё…
- Пашка, ты перепил что ли, - это же ты Тома Вэйтса моего воткнул. Swordfishtrombones. Чего это ты?
- Захотел и воткнул! Хочешь, выключу? Ну, а чё тогда, блин, - то тебе рэп мой не нравится, а то, - перепил…
- Ладно, не бухти… Послушай, лучше. Это вот я называю - настоящая музыка… А надрыв какой? А слова? Послушай только, - вот это хорошо, - человек открыл под землёй Мир, и там стучат чёрные кости… А рэп твой…
Пашка открывает, было, рот, но тут встревает Никитос.
- А по-русски нельзя было чего-нибудь поставить? Ну, там чего-нибудь там про… глухо щёлкнул затвор автомата… такого чего-нибудь!
Я аж задыхаюсь от смеха! Пашка, тот вообще катается по полу.
- Ты… ты откуда это выкопал, поганец мелкий? - смахиваю я слезинку с ресниц.
- Оттуда! - гордо заявляет Заноза. - Сам поганец!
- Балалайка его это родила, не иначе… Она у него, Илюха, теперь на военную тематику переключилась.
- Да, загадочное устройство. Непостижимое для человеческого разумения.
Никитос тут же наливается спесью.
- Понял, Пашка? А ты, - сломаю! Я те, блин, сломаю, блин! Может, у меня такая одна в целом мире вовсе? Наверно.
- Такая, - одна! Паш, спать нам не пора?
- Это какое ещё такое спать! Не-не-не! Илюшечка, Пашечка! Да я и не хочу, и вам не дам… Да погодите вы! Кидаются тут. С двух сторон тут, как эти самые тут, - как барсуки какие-то. Посидим ещё, а? Илюшечка, расскажи ещё чего-нибудь…
- Нет, Никита. Хватит на сегодня, ты и так вон спать не хочешь. Эх, надо было мне сказочку рассказать тебе… Песенку, там, колыбельную спеть…
- Колыбельную! - теперь уже Никитос валится на ковёр от смеха.
- Правда, Ил, всё равно, - пока этот обормот сам не заснёт, ну, или пока мы уж совсем без сил не свалимся, всё равно не уснуть.
- Ладно. Тогда, может быть, телек включим? Или дивидишку какую-нибудь воткнём?
- Не, так посидим. Илья, груша последняя. Не хочешь? Ты, Никитос? Ха, да я бы и не дал!
Странно, но Заноза пропускает эту Пашкину реплику мимо ушей, а сам что-то уж больно деловито начинает переставлять и передвигать с места на место тарелки, бокалы, конфеты… И при этом бросает быстрые короткие взгляды то на меня, то на брата. Что-то тут…
- Пашка, не ешь! Погоди-ка… Никишечка, а ну-ка, откуси-ка от этой груши…
- Ил! Уйдёт, зараза! Лови его! Эх… У-у, гадёныш! В ванной закрылся… Щас я ему свет отрублю, - мигом выскочит.
- Брось ты его, Паш. Сам выползет. Пошли, посмотрим, что он там такое с грушей сделал.
Пашка хлопает по двери ладонью.
- Лучше не выходи, гадёныш, - убью к чёрту!
Из ванной раздаётся невнятно-угрожающее:
- Зу-зу-зу! Зу-зу!
- А вот выйди только, тогда посмотрим! - хлопает Пашка по двери ещё раз. - Айда, Илюха, хрен с ним.
В комнате мы с Пашкой осторожно, словно это бомба, рассматриваем грушу.
