- Но мы-то, а? Мы-то ведь с тобой сейчас? Так? И всегда будем вместе, так ведь Илька?
- Точно, Миш! Всегда-всегда! А я больше болтать не буду! Честно, Мишка! И подкалывать тебя тоже. А хочешь, так дай мне по шее, по башке не надо, права мама, а по шее очень даже можно!
- Ага! - смеётся Мишка. - Я тебе по шее, а ты тут же за саблей, за своей? Мне и так сидеть больно. Ох, Токмаков, сдам я её в металлолом, на фиг.
- Тебе же хуже будет! В металлолом! Я тогда, точно, за дедовы возьмусь.
Мишка, со своей обычной обстоятельностью, некоторое время обдумывает такую перспективу. Потом качает головой, - не подходит, значит, - и говорит:
- Давай-ка со стола убирать. Пирогом накрошил, понимаешь, свинёнок.
- А сам-то! Костей-то, а?
- Так в леще твоём одни кости и есть! Десть килограмм на кило рыбы!
- Да ну, вкусный, зато...
В комнате мне так и не удаётся раскрутить Мишку на шахматы, но 'Искатель' всё-таки я убираю, несмотря на тоскливые Мишкины вздохи. Телек смотреть нам неохота, 'Время' там кончилось, так сразу про съезд чего-то началось. И Мишка тогда начинает мне рассказывать. Вот это моё самое любимое! Это даже лучше, чем беситься с ним. Я забираюсь на диван к нему поближе, кладу ему голову на колени, и слушаю, слушаю... Про всё-всё-всё! И про шторм на океане, и про Долину гейзеров, - их раз как-то на каникулах возили, - и про учения, как морпехи на берег десантируются. И как однажды на тигра-людоеда облава была, его почему-то живым поймать надо было обязательно. А про рыбалку! Как один раз льдину унесло, - оторвалась, гадина от берега! А рыбаков, - человек сто было рыбаков, не меньше. Шесть вертолётов их потом искали. Ка-27. Они прикольные такие, как огурец беременный. Нашли... Нашли, спасли, по шее дали...
Мишка ерошит мне волосы на голове, легонько теребит меня за уши, гладит мене переносицу, осторожно трогает шрам над бровью. Я перехватываю его руку, кладу её себе на грудь, подбородком прижимаю её, начинаю перебирать его длинные пальцы, трогаю крепкую ладонь, поглаживаю твёрдые маленькие мозоли, - это от турника, я знаю... Как мне здорово! Жил бы Мишка у меня совсем. Я думаю, как бы мне так всё устроить, чтобы Мишка у меня каждый раз ночевал, когда мама в ночь работает. Ну, каждый раз-то не получится, - вздыхаю я про себя. Ну, хотя бы через раз тогда. Устроим...
А Мишка вдруг вытаскивает свою руку из моих, кладёт её мне ладонью на щёку, другую руку подсовывает мне под затылок и наклоняется ко мне. Почти к самому лицу, я даже его дыхание на себе чувствую, а оно у него свежее такое, чистое... Вареньем отдаёт немного, клубничным, в пироге, которое...
- Илюшка, - шепчет Мишка. - Илька мой, ты как ко мне относишься, а?
- Ты даёшь, Мишка! - выдыхаю я, млея от неведомого ранее счастья. - Ты ж сам всё знаешь...
- Скажи... сам скажи... - Мишкины губы почти касаются моих. Ну же! - вдруг думаю я. Чего ж ты, Мишка, ну давай же! Как странно... Туман в голове какой-то...
- Люблю я тебя...- шепчу я прямо в Мишкины губы и закрываю глаза.
Я не вижу, а это мне и не нужно сейчас, я чувствую, - губами своими, глазами закрытыми, - я чувствую, как Мишка улыбается мне в лицо. А у меня будто крылья вырастают, будто я и впрямь самолётик-Ил. А Мишка, счастливо рассмеявшись мне тоже прямо в губы, откидывается на спинку дивана, щёлкает меня тихонько по носу и говорит чуть хрипло:
- Давай-ка, Токмаков, диван разбирать, да ложиться будем.
Я испытываю какое-то острое разочарование. Не знаю, чего это я ждал, первый раз со мной такое, но мне сейчас совсем не хочется, чтобы Мишка отрывался от меня. Я не представляю себе, какого продолжения я жду, но... Не знаю, чувство незаконченности чего-то важного и хорошего у меня сейчас.
- Какой ещё диван? - обижено говорю я. - Время десять всего. Что ж мы, - спать, что ли будем?
- Полежим просто, ну и так... Или ты меня в другой комнате положишь?
- Как это в другой комнате? - я даже вскидываюсь с Мишкиных колен. - Ты что? Со мной, конечно, будешь! В другой комнате, - придумал же... Только спать-то всё равно я не хочу.
- И я не хочу, сказано же тебе, Илюшка, полежим, поболтаем, то да сё... Массаж я тебе могу сделать, хочешь?
- Ага, ты ж меня опять щекотать будешь, как в прошлый раз!
- Не буду, зуб даю! Сегодня не буду, но только и ты тогда не бесись, понял?
- Я? Беситься? Ни-ког-да! Ладно, давай тогда диван раскладывай, а я в туалет по быстрому. А потом умоемся, зубы почистим, ну и ложиться можно.
Выйдя из туалета, я в комнате обнаруживаю уже раздевшегося Мишку. В одних лишь красных спортивных трусах, он стоит перед разложенным диваном, и задумчиво глядя на него, теребит себя за подбородок.
- Илька, а где простыни? И одеяло тоже, я вот только подушку нашёл.
- Сейчас, Миш, мама нам свежее бельё приготовила. Вот, держи. Слушай, а может ещё одну подушку надо? Так я счас...
- Да ладно, не суетись, одной обойдёмся, - Мишка внимательно смотрит на меня, и вдруг, рассмеявшись, говорит: - Токмаков, а ты случаем во сне не пинаешься? А может, ты храпеть мне в ухо будешь, ещё не лучше! Смотри, а то я тогда тебя на пол выгоню.
Я, чуть подумав, - может врезать заразе хорошенько по заднице? - тоже смеюсь и, стаскивая с себя рубашку, отвечаю:
- А я не знаю, пинаюсь я там или нет! - скинув рубашку, я с удовольствием смотрю, как ловко Мишка стелет нам постель. В смысле, - аккуратненько, быстро, по-военному.
Я с завистью разглядываю Мишку. Я видел его уже без майки, но вот так вот, - совсем раздетого, в одних трусах чтобы, - ещё ни разу. Гибкий, сильный, под гладкой кожей катаются тугие, крепкие мускулы. Обязательно таким же буду! - обещаю я себе. А он, почувствовав на себе мой взгляд, поворачивается ко мне, и легко улыбаясь, вопросительно смотрит на меня. Я, чуть смутившись, быстро ему говорю:
- Иди-ка ты знаешь куда? В ванную! Иди, иди, Мишка я тоже, я щас тоже приду.
В комнате у мамы я торопливо роюсь в платяном шкафу. Где ж плавки-то мои, ёлки? Ага, вот они! Не собираюсь я красоваться перед Соболевым в своих синих семейниках! Он в своих красных атласных трусах, с разрезами на бёдрах, с белым кантом, а я что? Ну, вот, - другое дело. Я подхожу к двери в ванную и, хихикнув, щёлкаю несколько раз выключателем.
- Ахтунг, ахтунг! Айн, цвай, драй, штурмовик Ил-2 прилетайн! Хоторый тута есть хфашистен унд швайнен? Хенде хох, блин, а не то усем есть гроссе капут! Усех щас на хрен тута шизен! Ладно, ладно, Мишка, я ж это не тебя имел в виду! А ну! Ой! Да погоди ж ты, это я этим грозил, как их... да тараканам там всяким, вот кому! Ну, погоди, Миш, ты ж не таракан? Нет? Ну вот, и хорошо. Шею отдавил, понимаешь... Ой! Чего это, - холодная? Да ты сдурел, Соболев! Я те чё, - морж? Даже и не собираюсь, и не мечтай, сам холодной умывайся! Да? Врёшь ведь ты мне...Что, - и зубы? Так ломить же будет. А давай так, - я постепенно привыкать буду, ну, не сразу чтобы. Ну, не знаю, давай попробую, - хотя на кой мне это надо, сам не пойму, не в лагере же мы! Слушай, Мишка, ты ж меня так и обливаться по утрам приучишь... И на том спасибо! Вот ведь на какие только жертвы не пойдёшь, ради дружбы-то! Бр-р-р! Всё, Мишка, хорош. Нормально! А ну-ка, погоди-ка! Ах ты ж гад, Соболь! Одно слово, - зараза! Я холодной, значит, а себе он тёпленькую, значит! Воще, блин! Ни фига, совсем прикрой, а ну-ка, дай-ка я сам... Вот теперь и умывайся, не фиг, понимаешь... Ага, и зубы тоже будешь! Не, ну ты, Мишка, даёшь! И за ушами! Как я... Может шею тебе помыть? Ладно, ладно, - не хочешь, не надо, - фиг с тобой, я тебя и с грязной шеей вытерплю.
Мишка вытирается, убирает полотенце, смотрит на меня, и взгляд у него весёлый. Он обнимает меня за плечи, притягивает к своему боку, и разворачивается вместе со мной к зеркалу.
- Смотри, Илюшка! Нравится?
Нравится? Мишка, Мишка... Эта картина останется со мной на всю жизнь, да хоть сколько я не проживи, - хоть вечность целую! Из зеркала на нас с Мишкой смотрят двое раскрасневшихся после холодной воды и полотенца пацанов, один повыше, второй ему по плечо. Моё лицо светится счастьем, Мишка серьёзен, а глаза у него... Два стальных луча, два серых облака, прохладных, ласковых, любящих. Я обхватываю Мишку за талию, прижимаюсь к его плечу щекой, смотрю, не отрываясь на нас, смотрю я, и мне плакать хочется от чувства, которое во мне сейчас поднялось. Сладко, чуть больно и это навсегда! Слышите