вы все, видите ли вы это?! Понимаете?! На-всег-да! Скажи мне сейчас Мишка: - не дыши! - умру! Умру, а так и не вздохну, утону в этом сером взгляде, и ничего не почувствую, кроме счастья! Мишка...
- Здорово! - выдыхаю я. - Как же здоровски, Мишка!
- Это же мы с тобой, Илька, потому и здорово!
- Ты теперь у меня всегда будешь теперь ночевать, - решаю я.
Мишка смеётся и говорит:
- А спорим, я у стенки спать буду?
И не дав мне даже сообразить хоть чуть-чуть, он, в обычной своей манере скоростного привидения, исчезает из ванной. Я, посмотрев ещё разок в зеркало, подмигиваю сам себе, и думаю, - у стенки? Ну, ну...
А в комнате Мишка и не думает ложиться, он стоит перед диваном с моей саблей в руке. Ха! Стоит он! Я такую стойку и не видал сроду! Позиция дураньян. Но, несмотря на нелепую позу, Мишка смотрится всё- таки классно, что да, то да.
- Соболев, - сухо говорю ему я. - Положил бы ты саблю, от греха. Сделаешь себе чего-нибудь там ненароком, а я отвечай. Не, ну как ты встал, чего ты левую руку к потолку задрал-то? А ноги? Э, э! Сабля детям не игрушка! Всё, Соболь, дождался ты! Щас...
Я бросаюсь к сундуку, щас я дедову достану, казачью, - она полегче... Мишка, тут же бросив саблю, в долю секунды оказывается у меня за спиной, одной рукой хватает меня поперёк груди, а вторую просовывает мне между ног и легко отрывает меня от пола. И крутанувшись со мной вместе вокруг оси, Мишка кладёт меня на диван, а сам падает рядом на живот, кулаки подложил под грудь и смотрит на меня, а в глазах серые чёртики скачут. Я смотрю ему в глаза, считаю этих самых чёртиков, и не знаю, как мне выразить свою любовь к этому самому лучшему на свете пацану. Не знаю, - потому что я ни к кому до Мишки такого чувства не испытывал. Я кладу свою ладошку ему на щёку и говорю:
- Эх ты, Мишка на Полюсе! А я-то всё равно у стенки лёг...
- Вот и хорошо, - значит, ты никуда от меня теперь не денешься, - смеётся Мишка.
Он, выпростав из-под себя руки, крепко меня обнимает, я ещё крепче обхватываю его, прижимаюсь к нему всем телом. Прижимаюсь щекой к его груди и думаю, - если только Мишка меня бросит, я не знаю, что тогда со мной будет, умру, наверное, я тогда с тоски.
- Миш, а я тебе точно нравлюсь, а то, может, ты так просто, а?
Мишка, замерев на секунду, откидывается чуть назад, берёт меня за подбородок, поворачивает мою голову, смотрит на меня, в самую душу смотрит, и говорит:
- Ещё раз такое скажешь, и я точно тогда подумаю, что ты дурак у меня. Понял? А дураков любить нельзя, дураков жалеть надо. Тебе как больше нравится?
- Наверное, я всё-таки дурак, Мишка, - всхлипнув, вздыхаю я, и снова утыкаюсь ему носом в плечо. - Ты прости, Мишка, прости меня... Вообще прости. Ну, достаю я тебя, подкалываю там, по-разному... Шуточки у меня дурацкие, и психую я по пустякам. Вот хочешь, я тебе честно скажу? Вот честно-честно! Я ж, Миш, и правда, дурак какой-то! Доиграюсь я, блин, надоем тебе и ку-ку. Нафиг он мне такой нужен, - ты тогда скажешь. Возишься с ним тут целыми днями и ночами, а он добра и не видит, ну и пошёл тогда он... А я вижу! Ты ж лучше всех! А я дурак... Ми-иш...
- А ну, кончай, Токмаков, кому сказал! Чего такое ещё! Дай вытру. Ты что, специально, да? Хочешь, чтобы и я разревелся? Подушка теперь мокрая, блин. Дай-ка, перевернём. Ты чего, Илюшка, в самом-то деле? А говорил, что не плакса! Ни с того, ни с сего... Как тебе в голову такое пришло, а? Не, ну надо же! Брошу я его! Поганок объелся, да? Я тебя сейчас вот ка-ак... Не, постой, по башке нельзя, договорились ведь. По заднице тогда, это для равновесия чтоб!
И Мишка хлопает меня по заднице, - очень даже чувствительно, надо сказать, хлопает. Я подпрыгиваю на диване, всем телом наваливаюсь на Соболя, стараюсь схватить его за руки, - если он, зараза, решил меня всерьёз отлупить, ни фига! Я без боя не дамся, я ж Токмаков, блин! Мы боремся, катаемся по дивану, одеяло в кучу, подушка на полу. Слёзы, грусть и дурацкие мои страхи прочь! Забыто. Справиться мне с чемпионом, конечно, и думать нечего, но вот искусать Мишку мне очень даже по силам, да и по душе. Тем более что он голый почти, в одних трусах только. Вот же гад! Как он ловко меня зажал, - не шелохнуться! И не укусишь... А я вот его щас ущипну, сам ведь он руки мои под себя подвернул! Ого, а чего это? Блин, это ж...
- С ума спрыгнул, Токмаков? - Мишка резко от меня откидывается, а сам красный, как помидор.
- Миш, а чего это он у тебя?.. Стоит что ли, да?
- Чего, чего... Маленький ты ещё! Наверное... И вообще, - я спать хочу! Гаси свет, понимаешь.
Да свет-то погасить, конечно, можно, - свет и мне не нужен. А вот спать, - ни фига! Такая тема, понимаешь, пришла, а он спать. Мне уже и так самому хотелось поговорить с Мишкой об этом... ну, об этом самом. Ну, а с кем мне ещё поговорить то об этом, - не с мамой же, в самом-то деле. Рыжков тоже не подходит, остаётся один Мишка. Да неудобно всё как-то было, а тут...
- Вот сам и выключай, мне свет не мешает. Спать он собрался, ха!
Мишка, чуть помедлив, посмотрев внимательно так на меня, усмехается и решительно встаёт с дивана. Да. Точно, - стоит у него. А не маленькая какая штукенция, с моим и не сравнить. Да, под спортивными Мишкиными трусами всё очень даже отчётливо видно. А Мишка, проследив мой взгляд, и не думает прикрываться, он просто наклоняется, поднимает с пола подушку и кидает её мне на голову, зараза.
- Соболев, я тебе за это штуку твою оторву к чертям собачьим!
Мишка ничего не отвечает, он просто идёт и выключает свет. Я копошусь в темноте, расправляю одеяло, Мишка стоит у дивана, не ложится.
- Ну, устроился, что ли? Илька, подвинься, давай, сам маленький, а сам весь диван занял!
- Мишка, ты почему зараза такая? - шепчу я, ткнувшись носом в его плечо и обхватив рукой упругую Мишкину талию. - Вот как 'Комету' твою лечить, так я не маленький, а тут... Не маленький я вовсе! Совсем не маленький, даже! Если хочешь знать, у меня тоже стоит, сейчас вот прям. И по утрам тоже всегда.
Я плотно прижимаюсь своим члеником к Мишкиному бедру.
- Вот... Чувствуешь? Вот.
Мишка, как-то прерывисто вздохнув, поворачивается ко мне лицом, обнимает меня за плечи, переводит руку на лопатки, на спину, ниже... Он притягивает меня за поясницу ещё плотнее к себе, так плотно, что я чувствую, как бьётся его ласковое сердце. И там я тоже всё чувствую... Мне не стыдно совсем, как-то странно мне просто. Мишка осторожно, - пальцы только, - подсовывает, было, руку мне под резинку плавок, но тут же отдёргивает её назад.
- Ты чего, Миш? Я ж не против... - я ещё более осторожно, чем даже Мишка, просовываю свою ладошку между нашими телами, опускаюсь вниз, туда...
Какой он у него! Да в общем-то, не такой уж и большой, как мне показалось.
- Можно, Миш? Можно? - совсем уж тихонечко шепчу я ему в изгиб его шеи.
- Чего ж ты спрашиваешь, ты ж уже... - шепчет Мишка хрипло.
Он снова потихоньку кладёт руку мне на попку, только теперь поверх плавок. Гладит и чуть сжимает, - помру я щас, кажись... Ёлки, меня аж в дрожь бросает! И Мишка сам, того, тоже...
- Илюшка, ты чего плавки напялил? Вредно же в них так вот просто. Они ж для плавания, а так в трусиках надо, а то для него и вредно... - Мишка, шевельнув бёдрами, толкает мою руку своим членом.
Я убираю оттуда руку и тоже обхватываю Мишку за зад.
- Бьёшь ты меня, - жалуюсь я шёпотом Мишке в грудь. - Постоянно... Мишка, а отчего так вот, - встаёт...
Мишка обеими руками уже мнёт мою попку, вжимая меня в себя всё сильнее и сильнее.
- Дурачок, это оттого, что большой ты уже и в самом деле, - шепчет он. - А дурак-то я, а не ты, чего же это я делаю? Ты ж меня ненавидеть будешь... Ил-л... Хочешь, слушай, хочешь полетать, а? По- настоящему? Хочешь, Илюша?
- Как это? - я отрываюсь от Мишкиной груди и пытаюсь в призрачном свете уличного фонаря, льющемся из окна, разглядеть его лицо. - Как по-настоящему?
Мишка, мой навсегда Мишка, переворачивает меня на спину, одну руку переводит мне на живот, другую подсовывает мне под голову, грудью наваливается мне на грудь. Не тяжело, вовсе нет, - осторожно,
