это счастье… Ну, всё, а теперь…
И Ложка, подрагивая от чувства, прижимается к груди, к втянувшемуся тут же, с проявившимися сразу квадратиками пресса Тишиному животу, и снова, верх щекой, - зажмуренные веки обоих мальчиков, - и Ложка уже лицом на груди у Тиши, и теперь это настоящее объятие, - Тиша млеет, но ничего не делает, - он ведь и так стоит из последних сил, колени дрожат, и ватные, будто в первый раз на вышке в бассейне, и получается так, что держит Тишу Ложка, держит своим объятьем, - а Тиша плывёт, зажмурив веки, запрокинув голову, с потемневшей золотистой прядкой, прилипшей к покрывшемуся испариной лбу, - как это красиво! Да, Тиша плывёт, и пусть его руки бессильно лежат на плечах у Ложки, а вот сейчас начнётся полёт, и Тиша, уплывая, ныряя всё глубже и глубже в изумрудные волны Ложкиной любви, теряя дыхание в этой прозрачно-изумрудной глубине, и обретая вдруг уже новое, вечное дыхание Любви, понимает, что вот сейчас и будет ГЛАВНОЕ в его жизни, то, для чего он переродился в этом наиглавнейшем круге Кармы, - и они с Ложкой будут летать, ведь Ложка, это могучий самолёт, штурмовик Ил-2, и они полетят… А Ложка уже теряет ощущение реальности, он в главном из Миров, в Мире, где дано воплотиться мечтам, - Мире их любви. Ложка прерывисто, с детским всхлипом выдыхает, круговым движением проводит лицом по шёлку Тишиной груди, - тот совсем заваливается назад, и только Ложкины верные сильные руки держат Тишу, - и Ложка ловит сосок мальчика своими очень красивыми губами, втягивает его, чувствительно прикусывает, - нет! - не больно, конечно же! - просто чувствительно, и языком катает крохотное зёрнышко между зубами…
- М-м-мама… м-м-м… Ложечка, мой…
Всё, терпения больше нет у них, кончилось терпение! Это ведь словно пытка, самая сладкая и тяжкая пытка, - сладость и тяжесть Любви. Но ведь для того, чтобы продолжить, а лучше, правильнее сказать: - чтобы всё начать, - этим двум мальчикам надо лечь вместе, и надо ещё, чтобы Ложка тоже, как и Тиша, разделся… Ну, Ложка это сам получше других понимает, не надо ему советовать, что, мол, и как! Ложка осторожно валит Тишу назад, а тот и сам валится, и не боится упасть, - во-первых, не с девятого же этажа на асфальт! - а во-вторых, Ложка же его, Тишу, держит, а руки у Ложки крепкие, сильные и верные, - и так будет теперь всегда, понимает Тиша, - всегда и навсегда теперь Ложкины руки будут держать Гришу Тихонова, всегда эти верные и сильные руки будут с Тишей, - хоть лети он, хоть плыви, а хоть и сражайся даже, если доведётся! И сейчас уверенный в навсегда своём Ложке Тиша просто оседает, опускается, запрокинув голову, на Ложкиных руках на диван. А Ложка его держит. Держит, опускает, разворачивает при этом, чтобы Ложкин навсегда любимый Тиша лёг прямо, поудобнее чтобы, и вот так получается, что Тиша, вытянувшись в подрагивающую струнку, лежит поверх одеяла, головой на подушке, и склонившийся над ним Ложка выпрастывает руки из-под Тиши, и, путаясь пальцами, застревая головой, тянет с себя свою фирменную, - фиг такую купишь где попало! - мастерку с эмблемой I.P.S.C., - золотая звезда с Земным шаром, - Ложка стягивает торопливо, стоя на коленях на ковре перед диваном с себя свою фирменную мастерку с вышитой золотом эмблемой Международной Конфедерации практической стрельбы. Тянет её через свою голову так торопливо, путаясь, задыхаясь, поругиваясь сквозь зубы, что мастерка тащит следом за собой и футболку, - а вот футболка, как раз, совсем простая, - белая, белоснежная даже, но, в общем-то, совсем обычная надета на Ложку сегодня футболка. Всё. Снято, и Ложка, не глядя, отбрасывает свернувшиеся в мягкий ком мастерку и футболку… куда-то. Тиша, улыбнувшись краешком губ, отслеживает полёт Ложкиных шмоток, - да ну, потом же разорётся Ил-2, куда это, мол, шмотки его, гадские подевались, брядь и брядь?! - и тут же переводит Тиша взгляд снова на Ложку, стоящего перед диваном на ковре на коленях. И уже Тиша не улыбается, смотрит очень серьёзно на своего Ложку, на растрёпанные волны его пепельных кудрей, - в неярком свете настенного бра они кажутся стальными, - и в глаза, - в Ложкиных зелёных, реально зелёных глазах сейчас одни зрачки, и в их волнующей Тишу бездонной пропасти полным- полно Любви! Только Любовь там сейчас, и нет у неё дна, - и вовсе не страшно туда упасть, радостно и очень волнительно, но вовсе не страшно, и Тиша прерывисто, подрагивая тонкими крыльями прямого носа, вздыхает, - и серьёзно, всё также серьёзно, - только ведь так сейчас и можно, ведь происходит ГЛАВНОЕ, кладёт подрагивающую ладошку Ложке на плечо. И это тоже впервые, и Тиша снова теряет контроль над дыханием, - впервые он касается голого Ложкиного плеча! А какая кожа… И под кожей… Крепость, сталь и волны Ложкиных тренированных мышц, - оказывается, что Тиша мечтал об этом… всегда! А понял, что мечтал, лишь сейчас, коснувшись…
- Ложись. Всё, Ложка, ложись… я хочу, чтобы рядом…
- Да. Джинсы только…
И Ложка, вдруг успокоившись, одним чётким выверенным движением, как у него обычно и бывает, оказывается рядом с Тишей на диване, - а тот уже совсем привык к Илье Логинову, и Гриша успел сейчас подвинуться, словно гибкая горная ящерка, и тоже практически одним движением, - с кем поведёшься…
- Ха, Ложка Велосипедист, - улыбается Тиша, наблюдая, как Ложка, лёжа на спине, избавляется от своих дорогих, со Стасом в Милане купленных джинсов G.-F. Ferre. - А носки?.. Илюха! Блин, куда ты их, - не найдём же потом… У тебя плавки… белые-белые… Ложка, ты самый красивый, - понял? Я тебя не знаю даже как люблю, - понял? Слов у меня нет, как С.С. говорит…
Ложка смигивает, - блин, это что, слезинка, что ли? А если и так? Это же от счастья… И губами впивается в Тишин рот, - впивается! - нечему Тишу учить, сам кого хочешь! Два мальчика на диване, поверх одеяла переплетясь ногами и руками, шаря друг по другу ладонями, лаская, щиплясь, гладя друг друга, каждый миг меняя положение, - катаясь по дивану, - то один сверху, то другой, - одеяло в кучу тут же, подушка в сторону сначала, затем и вовсе на пол, - два мальчика целуются. И кусаются легонько, - ведь это мальчишки, - но легонько, - ведь они любят! Ложка не может понять, что с ним, - ни разу так не было, ни с Тихоном, имя которого теперь принял Гриша, ни со Стасом, - да, с ними было по-другому, - и ярко, и сильно, - но сейчас, сейчас Ложка старше на самом деле, по всякому, по возрасту старше, а Тиша такой… так его Ложка любит, что совсем теряет голову, - вот и не поймёт Илья Логинов, что с ним такое, он так не привык, - голову терять, - а ведь это и есть первая страсть, - та, что берёт в вечной пьесе о мальчишеской первой любви главную роль, - и так должно быть, так и будет всегда и навсегда…
Но эта дивная борьба за лучшее место, за возможность контроля над телом и губами другого стихает, два мальчика успокаиваются, - нет, конечно, не успокаиваются, невозможно этой страсти успокоиться, - стихают, замирают, задыхаясь от любви, от нежности друг к другу, - и Илья оказывается сверху. Так, наверное, для первого раза и должно быть, - будь Илья постарше, он бы оказался под Гришей, но ведь Илья и сам ещё, как ни крути, пацан. Но что это? Вот это да, - Илья, - наш Ложка, - замирает вдруг на локтях над Гришей, - над своим Тишей, - отрывается от его губ, Тишка тянется вслед за этими, самыми красивыми губами во всех Мирах, - хм, раздаётся отчётливый чмокающий звук, - Тиша виновато открывает зажмуренные до того свои серые глаза, тут же закрывает их, валится головой назад, на диван, - а Ложка! Вот что удивило меня, - он опускается на Тишу, вытягивает руки вниз по телу, ладонями прижимает, притягивает к свом бёдрам узкие бёдра Тиши, и так вот, снова в поцелуе, они переворачиваются, - Тише приходится при этом ещё крепче обхватить Ложку за шею, - и вот Тиша сверху на Ложке, - и так, наверное, всё-таки, правильнее всего.
- Ил, погоди-погоди, - шепчет высвободившийся Гриша. - Ложка, я терпеть больше не могу, так хочу… понимаешь? Может, я уже научился? Целоваться, я имею в виду… может, ты меня теперь дальше… ну, поучишь? Ведь у меня с Дэном это всё как игра была, ну, клёво, конечно было, но с тобой-то… надо же всё по-взрослому, чтобы у нас с тобой! - Гриша путается в грамматике, и, плюнув про себя на грамматику, добавляет: - Да? Ты ж понимаешь, ну, что вот я в виду имел? Понимаешь?
