стульчик на колесиках. На просцениум вышел плотный, коротко остриженный мужчина средних лет, в котором Ури узнал главного сегодняшнего певца. «Это наш булочник Петер», – шепнула ему Инге.
Булочник Петер поднес ко рту микрофон и объявил, что сейчас будет исполнена кровавая драма «Наша ведьма из замка». Услышав название драмы, Ури почувствовал под ложечкой внезапный холодок опасения и покосился на Инге, но она застыла в своем феодальном кресле, гордо распрямив плечи и откинув золотую голову на алую бархатную спинку. Ури не видел ее лица – он видел только крутой взлет ее длинной шеи, маленькое, похожее на раковину, ухо и тень ресниц над бледной щекой. Он отвел глаза вниз и, заметив, как судорожно ее пальцы стискивают резной подлокотник кресла, понял, что и она замерла в предчувствии неприятностей.
Неприятности не заставили себя ждать: едва только Петер запел изрядно поднадоевшую уже Ури песню о драконе, как Марта извлекла из сумки ту самую ведьму работы Гейнца, которая карикатурно напоминала Инге, и с коварной улыбкой подняла ее над головой. Зрители радостно загудели и захлопали в ладоши.
Уже после двух первых пропетых Петером строк стало ясно, что поет он не саму оригинальную песню, а самодельный ее вариант, написанный каким-то местным, явно не слишком искушенным любителем поэзии. Актеры не очень уверенно, но с большим энтузиазмом начали разыгрывать излагаемый в песне сюжет. В складной детский стульчик к Эльзе посадили бородатого садового гнома с металлической пятерней, и Марта, перехватив у Эльзы стульчик, покатила его одной рукой, другой прикрывая лицо деревянной пародией на лицо Инге. Кажется, эта дуреха с тяжелым задом, сидящим почти на коленях ее коротких ножек, всерьез вообразила, что она может выдавать себя за Инге!
Вспыхнувшие над сценой разноцветные прожектора осветили нарисованный на заднике полуразрушенный красный замок, и Хозяйка – неважно, Инге она была или не Инге – покатила стульчик с одноруким гномом навстречу выползающему из развалин резиновому дракону. Дракон подполз совсем близко, обвился вокруг ног Хозяйки и прижался головой к ее коленям, в ответ на что она оттолкнула подальше стульчик с Гномом, наклонилась и начала нежно гладить зубастую драконью морду. Покинутый Гном сердито застучал металлической пятерней по стульчику, но Хозяйка и Дракон, все более страстно сплетаясь в изрядно похабной версии эротического экстаза, не обратили на него никакого внимания. Разъяренный Гном стукнул по ручке стульчика так, что над сценой загрохотал гром, погасли прожектора и умолк Петер. В наступившей тьме со сцены донесся шорох, топот, приглушенный смех, а потом восторженно взвизгнул женский голос, и Ури заподозрил, что кто-то из участников спектакля, возбужденный сладострастным сплетением тел Хозяйки и Дракона, под шумок ущипнул Марту за пышный зад.
Наконец снова вспыхнули прожектора и выхватили из темноты певца Петера, поспешно допивающего последние глотки из высокой пивной кружки, и любвеобильную Хозяйку в объятиях молодого парня – одного из той пары, что таскала раньше по сцене Дракона. На голове у парня красовался рыцарский шлем, а Дракон исчез бесследно. Петер тут же пояснил публике, что Дракон превратился в прекрасного Рыцаря и женился на Хозяйке. Все были счастливы, кроме бородатого Гнома, в бурное негодование которого перехватившая его опять Эльза вложила неподдельную страсть. Да и остальные актеры участвовали в спектакле наравне с куклами, то и дело подменяя и поддерживая их, благодаря чему даже общая неумелость труппы не снижала выразительности ее игры.
Счастливая семейная жизнь Хозяйки с Рыцарем продолжалась недолго, потому что коварный Гном заманил Рыцаря на вершину скалы якобы для дружеской беседы, а там при пособничестве Эльзы, разогнался до большой скорости и столкнул его в пропасть. Рыцарь рухнул вниз и опять превратился в Дракона. Хозяйка зарыдала, Петер запел траурный марш, а публика захлопала в ладоши. Но зловредный Гном и не думал раскаиваться, – притворившись, что он пытается утешить дочь, он все норовил исподтишка погладить ее круглые коленки. Пока дочь отталкивала его настойчивую металлическую пятерню, из развалин замка снова выполз Дракон. Не утруждая себя вариациями, он обвился вокруг ног Хозяйки и прижался головой к ее коленям. Тогда она отпихнула ногой стульчик с Гномом, наклонилась к Дракону и начала нежно гладить его зубастую морду. Покинутый Гном сердито застучал по подлокотнику, но Хозяйка и Дракон, не обращая на него никакого внимания, сладострастно слились в эротическом экстазе. Разъяренный Гном опять стукнул пятерней изо всех Эльзиных сил, от чего загрохотал гром, погасли прожектора и умолк Петер. На темной сцене зашуршали и захихикали, и Петер пробежал по проходу к пивному киоску.
Когда Петер, утирая губы, нетвердым шагом вернулся на место, над сценой вспыхнул свет – и все повторилось снова, только теперь Хозяйка вышла замуж за второго носильщика Дракона и опять была вполне довольна жизнью. Но семейное счастье дочери вовсе не устраивало ревнивого старика. Полыхая яростью, он заманил ее нового супруга на ту же роковую скалу и столь же успешным пинком сбросил его в пропасть. Только на этот раз коварство Гнома не осталось безнаказанным: услышав надсадный крик летящего в пропасть возлюбленного, Хозяйка, подрагивая пышными мясами, взбежала на скалу и вне себя от ярости покатила кресло с Гномом к самому краю. После короткой, но выразительной борьбы между Эльзой и Мартой правосудие восторжествовало, и Гном сверзился в пропасть, на лету превращаясь в Дракона. Последний трюк, проделанный весьма искусно при помощи слепяще несинхронного мигания прожекторов, привел публику в неописуемый восторг. К бурной овации толпы присоединился колокольный звон, производимый лапой Отто, – похоже было, что он аплодирует спектаклю вместе со всеми. Когда овации, наконец, смолкли и разгоряченные успехом артисты стали под водительством Петера спускаться со сцены в зал, высокий резкий голос вдруг перекрыл нестройный гул расходящейся публики:
– Какая мерзость!
Никто не обратил внимания, когда на скамейку за креслом Отто поднялась фрау Штрайх – уже без чепца и фартука. Картинно расположившись в луче единственного непогашенного прожектора с зеленым фильтром, отчего лицо ее выглядело зловещим, как лицо утопленника, она несколько раз внятно выкрикнула в толпу:
– Какая мерзость! Какая мерзость!
Для вящего драматического эффекта не хватало только, чтобы она простерла карающую руку над головами провинившихся. Правда, было неясно, кого и за что она осуждала, – сыгранный ли только что спектакль или идущую мимо в обнимку женскую пару влюбленных в джинсах и застиранных тренировочных майках. Хоть эти страстно ласкающие друг друга прилюдно, университетские дамы издали были похожи, как близнецы, в одной из них Ури узнал свою стеклянную разоблачительницу Доротею.
– А вторая – та самая Вильма, которую муж Доротеи напрасно пытался отбить у своей любвеобильной супруги, – пояснил ему на ухо голос Инге, привычно угадавшей его невысказанный вопрос. О спектакле им не удалось перемолвиться ни словом, потому что фрау Штрайх, с демонстративной преданностью и заботой подоткнув плед вокруг ног Отто, довезла его кресло до фургона и простояла рядом с ними все время, пока Ури втаскивал его внутрь.
В замок они возвращались в полном молчании и разобщенности, – Ури за рулем, а Инге в фургоне, рядом с Отто, который вдруг раскапризничался и ни за что не хотел оставаться один. По возвращении Инге тут же пошла укладывать Отто в постель, а Ури поднялся в кухню и остановился на пороге, пытаясь поймать за хвост какой-то ускользающий от него образ. Он не мог вспомнить, что именно он старается вспомнить, но твердо знал, что это нечто жизненно важное. Медленно, как слепой, нащупывая путь, он прошел весь длинный коридор от кухни до наглухо перекрытой мраморной лестницы в башню. Потом повернул обратно, но не успел сделать и пару шагов, как взгляд его упал на лестницу, сбегающую вниз в рыцарский зал.
И тут он вдруг вспомнил все – ржавый скрип старого замка потайной двери, сопротивляющегося поворотам ключа, и свою нелепую фигуру в кольчуге и рыцарском шлеме, пытающуюся скрыться за низкой створкой стенного шкафа, набитого мужскими пиджаками, брюками и ботинками. Ури перемахнул через перила и, оказавшись прямо под лестницей перед шкафом, рванул на себя его скошенную дверцу, опасаясь, что она заперта. Но дверца с легкостью распахнулась, обнаружив пустое, пахнущее затхлостью темное пространство, – никаких брюк и ботинок там не было. Пока Ури пытался осознать этот очевидный, но пугающий факт, в глубине зала взрывчато щелкнул замок, и зеркало повернулось вокруг невидимой оси, пропуская Инге. Она вошла, как и тогда, в сопровождении Ральфа, освещая себе дорогу маленьким ручным фонариком. Но на этот раз Ури не стал от нее прятаться: спокойно дождавшись, пока острый луч выхватит его из темноты перед распахнутой дверцей пустого шкафа, он тихо спросил:
– А куда делся этот твой таинственный Карл? Он что, действительно превратился в дракона?
Не отвечая и не останавливаясь, Инге подошла к сторожевому рыцарю, нашарила выключатель за его спиной и включила свет. Потом обернулась к Ури и молча, словно предостерегая, опустила руку на тяжелую
