– Это цистерна! Водяная цистерна! – вдруг завопила она, теряя от возбуждения все свои дамские профессорские манеры.
– Правильно, – подтвердила Инге, – это древняя водяная цистерна. В ней хранили воду при долгой осаде, когда в замке пряталась вся деревня со скотом и лошадьми.
– И все? – спросила Вильма, явно предвкушая какое-то откровение.
– Не совсем, – отозвалась Инге. – Если верить легенде, в очень давние времена эту цистерну наполняли водой не только для питья. Когда грозный враг стеной шел на приступ и защитники замка теряли надежду его отстоять...
Вильма захлопала в ладоши:
– Я так и знала! Они открывали цистерну снизу и разом выливали из нее всю воду! Сбрасывали настоящий водопад на головы наступающих врагов!
Вильма была счастлива – какая это находка для ее книги! Оказывается, сейчас очень редко можно найти сохранный механизм, способный сбросить тонны воды на головы нападающего врага. Она спросила, работает ли это устройство до сих пор, но Инге только пожала плечами и ответила, что последние четыреста лет вряд ли кто-нибудь это проверял. Чтобы показать нам, как глубоко вниз уходит цистерна, Инге бросила туда камень, и мы довольно долго ждали, пока он ударится о дно. Так что, если эту цистерну честно наполнить доверху, можно затопить небольшой город. Только тут до меня дошел смысл мозаики над воротами замка в трактовке нашего мыслителя Клауса: вот из какой стиральной машины мыльная пена льется обильным потоком на испуганных рыцарей и на их не менее испуганных лошадей!
– А откуда берется вода? – спросила практичная Доротея.
Инге указала вверх, на отвесно возносящуюся над замком красную скалу:
– Там – наверху, в расщелине, есть источник – из-за него, наверно, и построили здесь когда-то замок. Лет двадцать назад мой отец провел водопровод, чтобы использовать воду этого источника в нашем хозяйстве. А раньше этой водой в случае надобности наполняли цистерну.
Я присмотрелся получше и заметил, что с вершины скалы в цистерну идет сухой каменный желоб, дальняя часть которого теряется где-то наверху. Однако любознательную Доротею не удовлетворил услышанный ею рассказ:
– А почему сейчас цистерна пустая? В нее вода не льется вообще?
– Нет, сток в этот желоб перекрыт специально сконструированным шлюзом, отводящим воду в водопровод.
– А вдруг вам понадобится наполнить цистерну? – не унималась Доротея.
– Мне трудно представить такого врага, на голову которого мне бы захотелось ее опрокинуть, – сухо сказала Инге, и я заподозрил, что ей уже начала надоедать эта суета вокруг красот приносившая пользу только Вильме, а ей – Инге – одни хлопоты. Но настырную Доротею не так просто было остановить:
– Ну, а если все же понадобится, как это сделать?
Хоть Инге, похоже, уже устала от этого напора любознательности, она предпочла не подвергать риску зыбкое, едва установившееся перемирие и безропотно повела наш маленький разведотряд по стене – туда, где сторожевая башня смыкается со скалой. Там нашим глазам открылась почти невидимая из других точек вырубленная прямо в скале крутая лестница, ведущая к шлюзу.
Восторженная Доротея хотела немедленно начать карабкаться наверх, но Инге показала на толстую веревку, преграждающую вход, и объяснила, что взбираться по лестнице запрещено, потому что опасно. Доротея со вздохом отступила и стала умолять Инге спуститься вниз, в подвал, чтобы посмотреть, как работает сбросовый механизм цистерны. Но Инге спускаться вниз отказалась под тем предлогом, что у нас нет плана.
– Что, план так и не нашелся? – удивилась Вильма. – Вы хорошо искали?
– Я все шкафы перерыла, – пожала плечами Инге. – Но он исчез бесследно.
Мне показалось, что прекрасная Вильма, живые мозги которой были гораздо подвижней стеклянных мозгов Доротеи, тоже догадалась, что Инге уже наскучила эта экскурсия. И желая сохранить возможность прийти сюда в другой раз, она выступила с неожиданной и, на мой взгляд, блестящей идеей – нужно привести замок в порядок и показывать его туристам за деньги!
– Ну, а где взять деньги, чтобы привести замок в такой порядок, за который туристы будут платить деньги? – спросила Инге.
Вильма тут же объяснила, что деньги может дать то самое Управление по Охране Памятников, о котором она уже говорила на днях. Нужно только правильно составить просьбу-проект. Она готова помочь Инге составить проект и посодействовать, где надо.
Мне эта идея показалась просто замечательной, но Инге вовсе не понравилось, что она, пра-пра-пра- правнучка баронов Губертусов, станет показывать свое родовое имение всякому сброду. Однако у хитрожопой Вильмы был на это достойный ответ: «В Бергцаберне за вход в замок берут десять марок, и от посетителей отбою нет. А ведь их замку далеко до вашего. Так что вы сможете спокойно брать все пятнадцать. Или вам деньги не нужны?».
А кому не нужны деньги? Инге они точно нужны, – она тащит на себе все это грандиозное хозяйство и отца-инвалида в придачу. Или про отца-инвалида я тебе еще не рассказывал? Слушай, мне так много пришлось бы тебе рассказать, чтобы ты могла составить хоть смутное представление о моей здешней жизни, а мое терпение уже иссякает. Поэтому я обрываю письмо на полуслове и иду кормить своих свинок, ладно?
Всего хорошего, мамка.
Твой дорогой (в пересчете на марки) сыночек Ури.
Р.S. Чтобы тебе было понятно, о чем речь, прилагаю к письму наспех набросанный мной портрет замка. Ты видишь, я настолько пришел в себя, что мысль о писании портретов мне уже не так отвратительна, как несколько месяцев назад. Твой У.
Отто
Когда Отто надоели вопросы Инге, он сделал вид, будто задремал. Но хоть он закрыл глаза и даже начал слегка похрапывать, – единственный звук, который он производил так же хорошо, как и до болезни, – она не ушла на цыпочках, боясь потревожить его сон, а упрямо осталась стоять над его головой и настаивать, что план замка должен быть где-то у него. Она даже пустилась в выяснение каких-то давно забытых никому не нужных обстоятельств, при которых она отдала план ему на хранение, но ему смертельно скучно было все это слушать, потому что его ни в чем не надо было убеждать. Он прекрасно знал, что план хранится у него, и отлично представлял, куда он его спрятал, но вовсе не собирался ей этот план отдавать.
Он чуть было не рассказал ей, как непросто было ему с его протезом и парализованной рукой спрятать этот дурацкий план, который стал для него угрозой и обузой. Правда, у него хватило ума и предусмотрительности спрятать план заранее – еще до того, как само наличие этого плана в замке могло бросить тень подозрения и на него, и на Инге. И какую благодарность он получил от нее за свою самоотверженность и осторожность? Никакой.
Отто так обиделся на дочь за эту черствость, что перестал храпеть и поднял было лапу, чтобы отстучать ей свои обиды, но во время спохватился. Он что, совсем обалдел? Ведь она же ничего не знает, именно от нее-то и весь секрет, на всех других ему плевать. Он даже еле слышно застонал от ужаса при мысли о своей возможной оплошности, однако Габриэла этот стон услышала и истолковала его по-своему. Она выскочила из кухни, где готовила ему на обед его любимый протертый суп из зеленого горошка, и набросилась на Инге с обвинениями, что она подвергает опасности здоровье отца.
Инге так опешила от этой неожиданной атаки, что поначалу даже не нашлась, что ответить, а просто виновато забормотала: «Да, да, фрау Штрайх... конечно, фрау Штрайх...». Было очень смешно слушать ее бормотание, – можно было подумать, что это она работает у Габриэлы, а не Габриэла у нее. Как он мог так ошибаться и называть Габриэлу глупой курицей? Она оказалась совсем не глупой и совсем не курицей! Но кто, глядя на нее, мог бы заподозрить в ней такую смелость и широту ума? Ее лицо, бледное и бесформенное, не допускало даже намека на эти качества. Как ни печально, он вынужден был признать, что Создатель не потратил много усилий на лицо Габриэлы, но он, Отто, уже давно вышел из того возраста, когда о женщинах судят по лицу.
Похоже, к Инге тем временем вернулась ее хозяйская самоуверенность, потому что разговор между ней
