толстенный. И ничего в нем колдовского вроде бы и не было, на первый взгляд. Вот только над его левым плечом прямо в воздухе висела горящая свеча. И она так освещала его лицо, словно хотела, чтобы мы поскорее его запомнили.
Мы вышли из музея, и вдруг Алешка круто развернулся.
– Теть Оль, – спросил он, – а при чем тут белый медведь-то? У вас разве в раньшее время по Липовой белые медведи ходили? С подносами?
– А... Старую гостиницу построил купец Иволгин...
– Это которая «ца Пари»?
– Ну да. И в холле стоял этот медведь. Знатные люди бросали ему на поднос свои визитные карточки. Купец их собирал и потом ими хвалился.
– Что-то скучно он жил, – посетовал за купца Алешка. – Лучше бы что-нибудь другое собирал.
– Он и собирал. Деньги, например. И, говорят… – Оля сделала большие глаза, – говорят, что во время революции все свои сбережения спрятал где-то в подвале гостиницы.
– Поискать, что ли? – небрежно бросил Алешка. Великий кладоискатель.
Глава III
«Ца пари»
Из музея я пошел направо, а Лешка прямо.
– Ты куда? – спросил я.
– Как куда? – Алешка безмерно удивился. – На Русалкин камень посмотреть.
Он сказал эти слова тоном полководца, который намеревается оглядеть в бинокль поле предстоящего сражения.
– А ты куда?
– В буфет. Обедать пора.
– Тебе бы все обедать!
– И ужинать. – Я начал злиться.
Но Лешка почему-то спорить не стал. Только сказал, что надо зайти в наш «угловой люкс» за плавками.
– Обедать в плавках будем? – съехидничал я.
– Как хочешь. – Алешка усмехнулся. – Хоть вообще без штанов. А мне нужно речку осваивать. Ты вообще, Дим, еще многого не понимаешь.
– Ты больно много понимаешь! Ты у нас в семье самый умный!
– А ты, Дим, у нас самый... – Алешка на всякий случай отшагнул в сторонку. – Ты самый... невнимательный. Ты ничего не знаешь.
– А ты все знаешь?
– Еще не все. Но я знаю, зачем сюда приехал папа.
– На сене поваляться! Он сам говорил.
Алешка хихикнул, еще отшагнул и покрутил пальцем у виска.
– Он кое-кому кое-что еще говорил. Он сюда приехал, так как кое-что узнал.
Тут мне стало смешно. И я сказал:
– Он приехал, потому что Герасим Муму утопил русалку. В подвале «ца Пари».
– Он приехал сюда, Дим, – серьезно сказал Алешка, – потому что здесь готовится опасное преступление. И папа должен его обогнать.
– Кого обогнать?
– Ну, не обогнать, а предупредить... В общем, предотвратить. Всех их заловить и засадить.
– Да, – сказал я грустно, – ты, Лех, немного переучился. Ты ходил в школу каждым утром в любую погоду. Три года подряд.
– А ты, Дим, – спокойно сказал Алешка, – еще больше переучился. В любую погоду.
– Это еще почему?
– Потому что ты девять лет в школу ходил. Перестарался. – И попробовал мне объяснить, намеком: – От кого колдун Максимыч старый дом охраняет? Не знаешь?
– Не знаю, – признался я.
– Вот и я не знаю. Но я узнаю! Пошли обедать и купаться возле Русалкина камня.
Убийственная логика.
Мы пошли за плавками. Заодно и пообедать. Охранник Кистинтин сидел на своем обычном месте – в стеклянной будочке, где на стене висело множество ключей от гостиничных номеров – штук пять, наверное.
А жили в гостинице только мы и археологи. И персонала здесь почти никакого не было. Администратора мы ни разу не видели – делать ему в гостинице было нечего, и он по совместительству торговал неподалеку в какой-то палаточке без ущерба для основной деятельности. Потому что постояльцы тут были большой редкостью. Я так понял, что и папу поселили здесь, чтобы он особо не «светился» на месте будущих событий. Общались мы в основном с тетей Нютой и с этим Кистинтином, очень ленивым и нудным парнем. Он даже частенько, по лености, не договаривал концы фраз. Подойдешь к нему за ключами, а он:
– Ну что вы все туда-сюда? Нормальные люди не так.
– А как? – спросил я.
– Нормальные люди утром один раз уходят, а вечером один раз приходят.
– Два раза получается, – подсчитал Алешка.
– Где два? Где два?
– Один раз утром, один раз вечером. Раз и раз – два раза.
– Не путай мне голову.
Вот и поговори с ним.
Когда мы подошли к будочке за своими ключами, Кистинтин как раз набулькал воду из пластиковой бутылки в стакан, махом его опрокинул, провел ладонью под носом:
– Эх! Хорошо! Как вновь народился. Хороша водичка. Живая! Родниковая. Чего пришли-то? Опять туда- сюда? Огольцы! Держи. – Он снял с доски ключ от нашего номера и протянул мне.
Когда Кистинтин вновь забулькал живой родниковой водой, Алешка незаметно толкнул меня локтем в бок и стрельнул глазами. Я проследил его взгляд, но ничего особенного не заметил. Кроме того, что к доске с крючками для ключей была пришпилена кнопкой небольшая бумажка. Вроде фотографии.
Забрав ключ, мы пошли к лестнице. В гостинице днем обычно было пусто и тихо. Археологи сюда приходили только ночевать. Тогда, вечером, становилось шумно и весело. Они без конца гремели чайниками, бегая с ними по коридору, хлопали дверьми и громко пели всегда одну и ту же песню. Видимо, собственного сочинения, с веселеньким припевом:
Алешке почему-то эта немудреная песенка понравилась. И он частенько бормотал ее припев. А я подумал: он нароет! Он уже что-то нарыл. Я это понял, когда мы вошли в свой номер.
– Видал? – спросил Алешка. – Фишка!
– Где? – Я огляделся. Но фишки не обнаружил.
– У него на доске с ключами фишка! – Алешка рассердился. – Я же тебе показал! Это же фотка из газеты!
– Ну и что? – Я тоже рассердился. – Фотка английской королевы?
– Фотка русалки!
– Настоящей? С рыбьим хвостом?
Ехидничал я зря. Алешка, оказывается, обладая цепким взглядом, собрал вокруг себя пока еще невнятную информацию. В доме майора Шишкина он заметил живописный портрет Олечки из музея. Она была очень красиво нарисована на прибрежном камне в виде русалки с распущенными волосами. И такой же портрет, но только в виде фотографии из газеты, он заметил на доске с ключами, когда Кистинтин пил живую воду.
– Тут, Дим, – сказал Алешка, – назревает целый клубок взаимоотношений. Бери плавки, пошли обедать.
