Главное же – он понял, что хочет служить богу. Но вопрос – как? Габриель пару раз приходил в храм ближайшего села, смотрел, внимал, молился… Но как-то не проникся… Возможно, из-за того, что примера перед глазами не имелось стоящего. Батюшка был выпивоха и лентяй. Матушка его своих детишек ремнем порола. А те бабки, что били поклоны у икон, на праведниц также не тянули. Отстояв службу, выходили за порог церкви и вели себя столь некрасиво (ругались на нищих, препирались между собой, злобно кричали на тех, кто мешал им забраться в автобус), что Габриелю было противно на них смотреть….
«Не зря говорят, каков поп, таков приход!» – сделал он вывод и решил поискать другую церковь, где и батюшка, и его паства праведностью отличаются. Уж там-то точно на него благодать Господня снизойдет!
Село с действующей церковью находилось в сорока километрах от деревни, где он жил. Но Габриель не поленился, поехал. А когда явился в храм, узнал, что батюшка местного прихода перешел в мир иной. Его как раз к отпеванию готовили, и между делом церковные служители обсуждали личность преемника. Габриель стал невольным свидетелем этого. И выяснил, что новый батюшка прибудет к месту службы послезавтрашним утренним поездом и встречать его будет один из имеющих машину верующих.
«Вот он, мой шанс! – осенило Габриеля. – Как же я раньше не догадался, что нет лучше службы, чем служба в храме! Так я и к Богу ближе буду, и людей на путь истинный наставлю…»
Когда пришел день «Ч», Габриель доехал до предыдущей станции, сел в поезд. Нового батюшку он нашел быстро. Тот сидел на боковом месте в плацкартном вагоне. В рясе. Ему было чуть больше двадцати. Бородка – жидкая. Взгляд – наивный. Тело – несформировавшееся. Ну какой из этого мальца божий служитель?
Сам Габриель был не намного взрослее будущего батюшки, но имел основания думать, что морально старше его раз в пять. И уж конечно, больше подходит на роль духовного отца. И пусть семинарий он не заканчивал, разве в этом дело? Главное – желание, стремление и истинная вера! Посему решил поменяться с мальцом местами. И поскольку попенок добровольно на это не согласится, то единственный добиться своего способ – убийство. Габриель решился на него еще позавчера. Но сомнениями помучился. Не мог понять, грешное дело замыслил или нет. В конечном итоге пришел к выводу, что если и есть в нем грех, то не великий. «Пареньку в раю уже местечко приготовлено, пусть туда отправляется, – подвел итог своим размышлениям Габриель. – А все его заботы я на себя возьму! И уж послужу Богу получше, чем этот воробей…»
Улучив момент, когда батюшка отправился в туалет, он перехватил его и попросил выйти с ним в тамбур якобы для того, чтобы совета спросить. Тот, обрадовавшись, что его восприняли всерьез, потопал за Габриелем.
Когда двое молодых мужчин вышли в тамбур, один налетел на другого, схватил его за горло и стал душить. Этот способ умерщвления Габриель выбрал неспроста: во-первых, он был ему знаком, а во-вторых, сжимая человеческое горло, не только видишь, как смерть завладевает телом, но и ощущаешь это подушечками сомкнутых на шее больших пальцев. Ведь именно под ними сначала бешено бьется, затем затихает, а в конечном итоге замирает пульс…
Когда батюшка обмяк, Габриель быстро раздел его до трусов и майки. Затем молниеносно разоблачился сам. Свои штаны и ветровку он натянул на мертвеца, после чего скинул того с поезда. В кармане его потрепанных «техасов» лежал паспорт на имя Гнатюка Виктора Тарасовича, то есть паспорт Габриеля. Себе же он взял документ покойного. И ведь как удачно вышло! С батюшкой они были примерно одного возраста и имели отдаленное внешнее сходство. Цвет волос примерно одинаков, глаза и у того, и у другого темные, телосложение – субтильное. У Габриеля и бородка имелась. Погуще, чем у покойного батюшки, но это в глаза не бросалось. В общем, подмены никто заметить не должен. А коли так, можно смело выходить на нужной станции, вон она уже и показалась…
Быстро натянув на себя рясу и крест, Габриель вернулся в вагон, схватил принадлежащие батюшке вещи и заспешил к выходу. Люди, что сидели поодаль, не заметили изменений во внешности попутчика. Они успели разглядеть только церковное одеяние, а до лица добраться времени не хватило – Габриель тут же покинул вагон.
Когда поезд остановился, Габриель вышел на перрон. К нему подлетел упитанный мужичок, поприветствовал, отобрал котомки и повел к своей машине. Пока они добирались до села, он без умолку трещал, рассказывая о покойном батюшке и его прихожанах. Габриель внимательно слушал, понимая, что это может пригодиться. А еще он понимал, что ему спешно надо учить молитвы и обряды. И тот факт, что у того, чье место он занял, в котомках было много книг (собственно, они и составляли основную часть багажа), очень его порадовал. По приезде Габриель погрузится в их изучение и, если Бог даст, скроет ото всех свою неученость. А уж если попадет по мелочи впросак, сошлется на волнение. Как-никак первая служба!
Но зря Габриель беспокоился. Все прошло как нельзя лучше. На следующий день ему нужно было отстоять заутреню, и это оказалось делом несложным. У покойного попенка в вещах обнаружились не только книги, но и тетради с конспектами, и Габриелю не составило большого труда изучить по ним все премудрости проведения обрядов. Когда одной теории было недостаточно, он отправлялся в город, переодевался в мирское и ходил на службы в храмы. Перенимал опыт.
По прошествии трех месяцев Габриель уже чувствовал себя в церкви как рыба в воде. Он мог провести любой обряд и прочитать на память множество молитв. Он крестил, отпевал, венчал, исповедовал. Он истово постился (по сути, всю жизнь этим занимался, так что было несложно), не пил, не сквернословил и всю свою зарплату отдавал в церковный фонд. Прихожане за это его безмерно уважали. А он принимал в их жизни посильное участие. И не только выслушивал их исповеди и отпускал грехи, но и помогал действием.
Была среди прихожан одна немолодая женщина. Худая до такой степени, что по ней можно было изучать строение скелета человека. Габриель думал, ей лет шестьдесят. Оказалось – нет еще и сорока пяти. Она жила с больным ребенком, сыном тринадцати лет. Мальчик страдал ДЦП и был очень слабо развит умственно. Женщина, ее звали Анной Ситниковой, родила его вопреки советам врачей. И, не вняв их же уговорам, оставила сына у себя, тогда как ей настоятельно рекомендовали отдать его в дом инвалидов.
Дело в том, что, когда Анна забеременела, ее муж попал под суд. Его обвинили (как потом оказалось, ложно) в изнасиловании и убийстве двух женщин. Ситников был в своей невиновности уверен, его супруга тоже, но когда судья огласил приговор: пятнадцать лет строгого режима, они поняли, что одной их уверенности мало. Анна подала апелляцию, решив до конца бороться за мужа, но сам он уже не имел сил к этому и посчитал за лучшее покончить с собой. Чтоб не мучиться самому, а главное – не мучить жену… Зачем ей такое наказание, как пятнадцатилетнее ожидание супруга? Все эти мытарства: передачки, редкие свиданки, воздержание? Пусть уж лучше похоронит мужа и начнет новую жизнь с другим человеком (Аня была очень хороша собой, умна, мила и домовита), на котором не будет стоять клейма убийцы…
В общем, Ситников умудрился сплести из рванья веревку и повеситься.
Когда это случилось, Анна была на шестом месяце. И все пять месяцев до этого она только и делала, что нервничала. Да так, что один раз ее даже пришлось госпитализировать. Наблюдающие ее врачи советовали избавиться от ребенка. Другого родить еще успеет, не старая, здоровая, а каким этот получится, никто не знает… Вдруг неполноценный?
Но Аня наотрез отказалась от искусственных родов. Во-первых, ей было жаль малыша, ведь он уже почти сформировался, а во-вторых, он был частичкой горячо любимого мужа…
Аня родила. Мальчик оказался инвалидом. Возможно, причиной этому была вовсе не сопровождающая беременность нервотрепка, но факт оставался фактом: ребенок – калека! Аня все равно забрала его домой. Назвала Лешей, в честь отца. И приготовилась бороться за его здоровье точно так, как до этого добивалась свободы его отца…
Но опять потерпела фиаско.
Алексея Алексеевича невозможно было вылечить. Тут уж как ни старайся, а результат один: мальчик никогда не пойдет и не сможет рассуждать здраво. Аня была вынуждена всю себя посвятить сыну. Она носила его на руках по дому, купала, кормила, возила гулять. И так из года в год. Врачи говорили, что такие дети долго не живут. А Леша жил! В тринадцать лет это был уже очень крупный подросток. Пусть худой, но высокий, ширококостный, и мать очень уставала, перетаскивая его с кровати на горшок или в коляску. Он
