агентств на прессконференциях и с гордостью отмечал про себя, что пришла пора личностей, способных мыслить и думать о будущем страны, о нуждах людей.
Ко мне давно пришло убеждение, что “общие закономерности перехода к социализму”, какие радовали своей простотой и однообразием, и которым слепо следовали все руководители партии и правительства послесталинского периода, ведут страну в никуда. Её экономика топталась на месте и всё более отставала от развитых стран, а советский народ влачил нищенское существование и был лишён элементарных прав и свобод.
Провозглашённая Горбачевым политика “Перестройки и гласности” имела своей целью осуществление радикальных изменений в экономической политике государства и проведение ряда существенных демократических реформ. Он был первым советским руководителем, который понял, что систему, казавшуюся незыблемой, необходимо менять, придать ей другой облик, очеловечить. Только за это его уже следовало уважать и поддерживать.
Можно было только удивляться тому, как удавалось новому Генсеку, находящемуся в окружении могущественных старцев, стоящих на страже лживой идеологии, шаг за шагом отвоёвывать важные позиции и осуществлять поистине великие преобразования, казавшиеся раньше немыслимыми. Новое мышление привело к окончанию холодной войны, выводу войск из Афганистана, разрушению Берлинской стены, демократизации общества. Люди обрели Свободу. Свободу думать, выражать свои мысли, ездить.
Горбачев стал первым советским лидером, который на деле признал подписанную СССР ещё в 1948 году “Всеобщую декларацию прав человека” и Хельсинкские соглашения 1975 года с их знаменитой гуманитарной “корзиной”, где содержались требования о соблюдении прав человека. Признал во многом, но не во всём.
Были все основания надеяться, что гласность и демократические формы правления приведут к существенным переменам и в национальной политике, и покончат, наконец, с государственным антисемитизмом в стране. Трудно было себе представить введение элементарных демократических начал без изменения позиции партии в “еврейском вопросе”.
Сомнения в обоснованности таких надежд появились уже к концу первого года правления Горбачева, когда “Правда” опубликовала его ответы на вопросы французского журналиста о положении евреев в СССР. Михаил Сергеевич тогда, без зазрения совести, заявил, что он не знает другой страны, где евреи пользовались бы такими политическими и иными правами, как в Советском Союзе. Это означало, что объяленное Горбачевым “новое мышление” не внесёт ничего нового в незыблемую политику государственного антисемитизма.
Подтверждением тому стали практические действия нового Генсека. В первые два года его правления еврейская эмиграция нисколько не возросла по сравнению с предшествующим периодом и составляла всего около одной тысячи человек в год, что якобы подтверждало тезис “из счастливой страны не бегут”.
В то же время тысячи отказников увольнялись с работы и были лишены элементарных гражданских прав. Многие из них лишались свободы и отсиживали долгие сроки в тюрьмах и лагерях.
Свобода слова и печати вылились, в первую очередь, в издание массовыми тиражами брошюр, газет и журналов, пропагандирующих национальную вражду. В этом пальму первенства прочно удерживали такие известные в стране юдофобские издания, как “Наш современник” и “Литературная Россия”, находящиеся на государственных субсидиях.
Никто из руководителей партии и правительства не осмелился осудить безнаказанные хулиганские выступления фашистского общества “Память”. Юдофобские проявления не встречали серьёзного сопротивления со стороны видных партийных и государственных деятелей страны.
На 19-й партийной конференции, в 1988-ом году, зал восторженно воспринял откровенно антисемитское выступление писателя Юрия Бондарева, оставленное Горбачевым без комментариев. Его молчание могло быть расценено только как согласие с призывами известного идеолога борьбы с сионизмом.
Орган ЦК КПСС, “Правда”, и вслед за ней все другие центральные и республиканские газеты продолжали клеймить Израиль, как государство-террориста, угрожающего войной своим мирным арабским соседям. Советский Союз упорно воздерживался от восстановления дипломатических отношений с Тель- Авивом даже тогда, когда все остальные страны, возглавляемого им “социалистического лагеря” уже направили туда своих послов и имели широкие экономические, политические и культурные связи с единственным демократическим государством на Ближнем Востоке
Об отношении Горбачева к праву каждого человека свободно выезжать из любой страны, включая собственную, и возвращаться в неё, предусмотренного Хельсинкскими соглашениями и другими международными документами, подписанными СССР, можно судить не только по цифрам еврейской эмиграции в первые годы его правления, но и по издевательствам, которые чинились над людьми, которым удавалось получить разрешение на выезд из страны. Их лишали советского гражданства и ещё требовали за это беззаконие унизительной оплаты в размере нескольких месячных окладов среднего специалиста. Каждого еврея-эмигранта пропускали через иезуитскую процедуру публичного посрамления, требовали не только безвозмездного оставления своего жилья, но и оплаты за его ремонт, лишали заслуженной трудовой пенсии и принуждали сдавать боевые и трудовые награды. А чего стоил таможенный досмотр в поисках крамолы и контрабанды?
В общем партия и её новый лидер ещё не решались поступиться своими “принципами” и давно созревшей к выезду семье Вовочки вновь пришлось отложить свои планы “на потом”.
146
Мишенька слов на ветер не бросал. Когда он на нашем юбилее в декабре обещал преодолеть отставание и подарить нам не просто очередную внучку, как это уже успели сделать другие наши дети, а наследника и продолжателя фамилии, у него на это были определённые основания. Он тогда мог уже давать какие-то обещания, так как знал, что Ирочка ждёт ребёнка.
Неясным оставалось другое: на каком основании был обещан мальчик? Тогда ещё советская медицина не всегда могла предсказывать кого именно следовало ждать родителям в ранней стадии беременности. Когда мы задали этот вопрос сыну, он ответил, что в этом нисколько не сомневается потому, что на этот счёт у него с Ирочкой нет никаких разногласий. Они оба хотят сына и поэтому только так должно быть. Так это и произошдо!
Свой декретный отпуск Ирочка провела в Могилёве. Она не рискнула доверить важный и ответственный процесс деторождения медикам провинциальной больницы Крайнего Севера и пожелала оказаться в эти жизненно-важные дни под наблюдением доброго друга семьи Этти Евсеевны Мизиковской- Берлиной.
Роды прошли благополучно и 23-го июля 1985-го года мы узнали о рождении внука. Его назвали Андреем в честь покойного дедушки Андрея Дмитриевича, который безумно любил единственную внучку и страстно мечтал дождаться и внука.
Мишенька звонил по несколько раз в день и был безумно рад сыну. Его мечта сбылась и, оставив все служебные дела, он самолётом примчался в Могилев.
Когда страсти немного улеглись, вновь, как и при рождении Алёнки, стал вопрос чью фамилию будет нести новорождённый. Конечно, по тем временам предпочтительнее звучала фамилия матери. Зуськову в Белоруссии жилось бы спокойней, чем Гимельфарбу и юридически Андрюшка такое право имел. Можно не сомневаться в том, что мать подобное предложение охотно бы одобрила, но Мишенька пожелал, чтобы сын носил отцовскую фамилию, и без серьёзного сопротивления со стороны супруги, он своё желание осуществил. Мы с Анечкой в решении этого вопроса не участвовали, но выбор родителей одобрили и оценили по достоинству.
Итак, равновесие было восстановлено. Теперь в каждой семье было по двое детей, а у нас с Анечкой стало шесть внуков! Это ли не богатство на старости? А если, кроме количества, учесть ещё и качество, то нам на самом деле было чем гордиться.
