доставались более сильным и нахальным. После того, как в каком-то магазине «давали» дефицит, его можно было купить на «чёрном» рынке по спекулятивным ценам. Одесситы шутили, что в Одессе в принципе есть всё, подразумевая под «принципом» «чёрный рынок».
Я нередко пользовался информацией старика, чтобы купить по госцене приличную тенниску, летнюю обувь, туалетное мыло или таранку, но для этого я должен был брать с собой Костю Высоту, который был почти на полметра выше меня, имел крепкие плечи и сильные локти. Когда Косте в давке удавалось что- нибудь «достать», он делился со мной во всех случаях, когда товар поддавался делению. Важные новости старик рассказывал мне за чашкой чая или кофе, которые готовил тут-же на электроплитке. Иногда он давал мне на денёк почитать журнал «Советский Союз» или другие дорогие издания, которые я своевременно ему возвращал и за которые он денег с меня не брал.
Старик всё больше мне нравился и мне хотелось побольше о нём узнать. На одном из чаепитий в газетном киоске, когда на улице был дождь и было мало покупателей, я попросил его рассказать немного о себе. Какого же было моё удивление, когда он сказал мне, что до войны имел небольшой ларёк с зельтцерской водой.
Как только он произнёс эти слова, я в миг понял, почему так знакомо мне его лицо и воскликнул:
-Вы Янкель Туллер из Красилова! Вы отец Нюни Туллера - лучшего друга моего брата Зюни!
Старик прервал рассказ и долго молча разглядывал меня. Только теперь он догадался с кем имеет дело и произнёс:
-Я совсем тебя не узнал, Нюня, тебя так изуродовали, что родная мать не могла бы тебя узнать.
Он рассказал о себе, своей семье и о сыне Нюне, который чудом уцелел на войне и живёт сейчас в Одессе, недалеко от нашего института. Слёзы катились по его морщинистому лицу, а он всё говорил, говорил...
Дождь прошёл и к киоску подходило всё больше покупателей. Янкель закончил свой рассказ и пригласил меня в гости на ближайшее воскресенье.
82
В конце лета в Одессу приехали родители Анечки. Они сняли половину комнаты в коммунальной квартире на Малой Арнаутской. Вторую половину этой комнаты занимала одинокая хозяйка Дина, которая подрабатывала, делая маникюр.
Комнату разгородили верёвкой, к которой прикрепили несколько простыней, образовавших полотняную перегородку.
Жили они тогда довольно бедно, нигде не работали и их денежных запасов хватило только на оплату половины комнаты, площадь которой была примерно 15-16 метров. Здесь разместилась семья из четырёх человек.
Когда Анечка впервые привела меня к себе домой, я поразился тесноте и бедности, в которых они жили. У хозяйки Дины в то время были клиенты, ожидавшие своей очереди на маникюр, и приходилось разговаривать полушепотом.
Анечка представила меня родителям, как своего друга по институту и мы пили чай с картофельными оладьями. Мать-Рета была ещё довольно интересной молодой женщиной, низкого роста с красивой копной черных волос, аккуратно уложенных волнами на сторону, с умными тёмными глазами. Отец-Абрам выглядел значительно старше её, хоть на самом деле был даже на несколько лет моложе. Лысина, охватившая большую часть головы, седина на висках и затылке, и суровое выражение лица делали его старше своих лет, придавали солидность и важность. По разговору он казался высоко образованным человеком. Как потом выяснилось, он закончил только несколько классов начальной школы.
Семья Анечки почти всю войну прожила в эвакуации, в далёкой Киргизии. Отца мобилизовали в конце 1941-го, но через несколько месяцев его комиссовали по болезни и это в большой мере способствовало выживанию семьи.
В отличие от мамы Реты, в облике, поведении и поступках которой чувствовались доброта, тактичность и вежливость, папа Абрам был довольно резким и строгим человеком, в котором нередко проявлялись нескрываемая грубость и желание повелевать.
Я почувствовал себя очень неуютно на этой первой встрече с родителями Анечки и, как мне показалось, не произвёл нужного впечатления. Может быть на это повлияли излишняя стеснительность и молчаливость, может быть сказались состояние здоровья и изуродованное шрамами лицо, а может тому способствовало имущественное положение, которое я не пытался приукрашивать, но после этой встречи у меня не было никаких сомнений в том, что родители были от меня не в восторге. Я затем долгое время старался реже заходить в дом Анички и, провожая её по вечерам, прощался с ней у подъезда.
Зато я вскоре приобрёл надёжного союзника в семье Крепсов в лице старшего брата Анечки -Бориса. Он был самым старшим из троих детей и всю войну провёл на фронте, куда был мобилизован в начале войны, после окончания медучилища. Его медицинское образование позволило ему определиться во фронтовой госпиталь с которым он познал горькие месяцы поражений и бегства. Конец же войны, встретил в 1945-ом году в Берлине, где и закончил свой военный поход.
Как рассказывал Боря, благополучному прохождению его военной службы (за всю войну не был ни разу серьёзно ранен), он во многом обязан своему шефу - военврачу Гавриилу Бойко, начальнику фронтового госпиталя, который видел в нём потенциального жениха для своей любимой племянницы Люсеньки Гончарук, работавшей медсестрой в том же госпитале.
Люся была очень красива и не могла не понравиться Боре. Она пользовалась большим вниманием мужской половины госпиталя, но отдавала предпочтение Боре - молодому, красивому и умному парню, да ещё хорошему и способному работнику.
Бойко всячески способствовал их дружбе и в конце войны они официально зарегистрировали свой брак в Берлине, в армейских условиях по принятому в то время порядку. Это был бесспорно брак по любви, но во многом он сочетался и с расчётом.
Гавриил Харитонович Бойко ещё до войны защитил диссертацию на звание кандидата медицинских наук, занимал должность доцента кафедры терапии в Одесском мединституте и был членом партийного бюро. Он обещал Боре помощь при поступлении в институт, где Люся уже была студенткой второго курса. Он также обещал молодожёнам комнату в его пятикомнатной квартире в центре города и помог им приобрести много ценных вещей в Германии, которые постепенно отгружались в Одессу.
С помощью Бойко Боря и Люся смогли раньше многих других в их госпитале демобилизоваться, несмотря на ещё большую потребность в медработниках в военных госпиталях в первые послевоенные годы. Уже в 1946-ом году они получили обещанную комнату на углу улиц Ленина и Воровского, и приступили к учёбе в мединституте.
Боря понимал, что в их браке с Люсей есть и негативная сторона - отсутствие национальной общности, но любовь к симпатичной молодой украинке и удачное решение многих важных вопросов на старте их семейной жизни, затмили этот недостаток и на первых порах своего супружества он вроде и не чувствовал его.
Боря понравился мне с первой же встречи и, как вскоре выяснилось, я тоже произвёл на него приятное впечатление. Я это почувствовал не только по его отношению к себе, но и по отношению ко мне родителей Анечки, которое с его помощью стало медленно, но верно меняться в мою пользу.
83
Янкель Туллер и его престарелая жена Эстер жили в небольшой двухкомнатной квартире на улице Лейтенанта Шмидта, недалеко от вокзала.
В один из воскресных летних дней, по приглашению Туллеров, вооружившись бутылкой сухого вина и тортом «Сказка», я вышел на трамвайной оатановке у вокзальной площади и без труда нашёл нужную мне
