страны, которые дожидались своей очереди многие месяцы.
В связи с большой потребностью в таких операциях в конце войны, в центре Одессы на улице Ленина была открыта челюстно-лицевая клиника Минздрава Украины. Сюда направлялись раненые с ожогами, изуродованными лицами и челюстями, без носа, ушей, глаз и здесь творили чудеса. Конечно, прежний вид при таких ранениях полностью восстановить было невозможно, но в большинстве случаев многое удавалось сделать, а главное - создавалась возможность для протезирования челюстей, глаз и других органов.
Технология лицевой пластической хирургии была тогда довольно сложной и длительной. Обычно такие операции были многоэтапными и для их выполнения требовались месяцы, а порой и годы. Выполнял большинство операций сам Франкенберг с помощью ассистента, доцента Васильевой. Если в ходе операции главную роль играл профессор, то в послеоперационном лечении и уходе незаменимой была Васильева - врач от Бога и прекрасной души человек.
Эти замечательные хирурги выполнили двенадцать операций на моём лице, использовав кожу со лба и хрящи с грудной клетки. Всё это делалось при местной анестезии и было очень болезненно. Особенно сильные боли я испытывал в послеоперационные периоды.
Почти ежедневно меня навещали друзья. Несмотря на мои запреты, приходила Анечка и её брат Боря. Они приносили фрукты, напитки, рассказывали новости, отвлекали от боли. Больше всех в это время мне уделяла внимание Люся - жена Бориса, которая просиживала у моей кровати часами. Чувствовался богатый опыт госпитальной медсестры. Её добрая улыбка и женская ласка действовали успокоительно и обезболивающе.
Особенно трудной была операция по восстановлению носа. Осколок сорвал верхнюю его половину, прошёл через левый глаз и вышел у виска. Это было самое тяжёлое и самое опасное из всех моих ранений. Операция сводилась к образованию стебля из кожи лба, постепенного приживления его свободного конца к сохранившейся нижней части носа и последующей многоэтапной обработке периметра операционного поля.
Не скажу, что чудо-хирургам удалось полностью восстановить мой нос в его первозданном виде, но в том, что в результате их стараний получилось подобие нормального человеческого носа, нет абсолютно никакого преувеличения. Не менее сложной была операция по восстановлению глазной орбиты, которая предусматривала заполнение пустующей впадины хрящевой и мускульной тканью, образование нижнего века и протезирование. Всё это также требовало нескольких этапов в течении долгого времени и врачи были готовы довести дело до конца. Не хватило здесь терпения и сил у меня. Кроме того нужно было сдавать экзамены, готовиться к дипломному проектированию и я решил, что смогу ещё какое-то время попользоваться повязкой, прикрывающей обезображенную глазную полость, а позднее выберу время для лечения и операций в институтах Франкенберга и Филатова.
Забегая вперёд скажу, что такого времени не нашлось ни после защиты диплома, ни позднее, хоть попытки продолжить лечение были. Долго я ещё носил повязку, стесняясь обнажать пустующую обезбраженную глазницу. Затем мне с трудом приспособили несоответствующего размера протез, которым я пользуюсь уже более пятидесяти лет, испытывая неудобства для себя и вызывая неприятные ощущения у других.
86
Изю я встречал вместе с Туллерами. Поезд из Москвы пришёл по расписанию и ещё до его полной остановки мы догадались, что молодой солдат, стоящий у открытой двери вагона указанного в телеграмме, и есть Изя Моверман, возвращающийся на Родину из далёкой Германии. Война и годы изменили его внешний вид до неузнаваемости. Он подрос, окреп, возмужал и я не сразу признал в нём своего двоюродного брата, который приезжал к нам в Красилов в голодном 1935-ом году, когда болела наша мама. Изя признался, что и меня не узнал, чему можно было и не удивляться.
Мы расцеловались и с помощью носильщика доставили два огромных чемодана до остановки такси. Не помню почему, но таксисту мы назвали не адрес Туллеров, где должен был остановиться Изя, а адрес моего общежития, о чём мы потом не раз сожалели.
Чемоданы поместили под мою кровать, где находился и мой чемодан со всеми моими ценностями, а сами поехали к Туллерам, где нас ждал тёплый приём и вкусный обед.
До приезда сестры Изя согласился пожить со мной в общежитии, где в каникулы несколько кроватей пустовало.
Выбирать институт долго не пришлось, так как он мечтал только об истфаке и мы остановились на госуниверситете, который находился рядом с нашим институтом. Ему дали также место в общежитии, что было в том же квартале. С жильём тогда во всех институтах, в том числе и в университете, было туго, так как довоенные общежития были или разрушены, или заняты семьями, лишившимися крова, но для участников войны и инвалидов места всегда выделялись. Были у них тогда и другие льготы, в том числе и внеконкурсный приём в ВУЗы. Пользуясь этими льготами, Изя хорошо устроился в Одессе, чему был очень доволен.
До начала учебного года оставалось ещё много времени и он старался использовать его в своё удовольствие. По вечерам ходил в театр, кино, филармонию, в парк, на танцы. Парень он был молодой, красивый, неженатый и сам Бог велел ему гулять, тем более, что Одесса представляла для этого богатые возможности. Характер у Изи был мягкий, общительный и он с первых дней понравился моим друзьям, включая и Ростика. Все мы старались, как могли, помочь ему быстрее освоить нормы и условия гражданской жизни, а также в обустройстве, питании и отдыхе.
Он привёз из Германии много гражданской одежды и обуви, которые часто менял в зависимости от того куда направлялся или какая стояла погода. Мне, моим друзьям и Туллерам он сделал подарки. Кому рубашку импортную, кому тенниску, кому модные немецкие шапочки, а престарелой Эстер Туллер навесил на шею красивое янтарное ожерелье из украшений, которые привёз для сестры Мани.
Изя часто бывал у нас в институте и посещал вместе с нами многие клубные мероприятия. Скоро он стал объектом внимания многих студенток. Одну из них, Марту, высокую, красивую блондинку с типично еврейским произношением буквы «Р», он чаще других стал приглашать на вечерние прогулки, в кино или на танцы, после чего приходил уже не в своё, а наше общежитие, где не было вахтёров и можно было зайти в любое время.
В общем всё у Изи складывалось хорошо на старте гражданской жизни в Одессе и ничто не предвещало каких-нибудь серьёзных осложнений в обозримом будущем.
Всё началось с приезда Мани. Мы встретили её тепло и радушно, как и подобает встречать родную сестру и близкую родственницу после долгой разлуки. Туллеры выделили ей и Изе отдельную комнату и создали им все необходимые условия для жизни. Мои друзья проявили инициативу в создании фонда Моверманов. Несколько субботников и воскресников по разгрузке фруктов и овощей на Новом базаре позволили заработать приличную сумму, которая предназначалась для встречи и организации досуга Мани во время её нахождения в Одессе. Были предварительно закуплены билеты в Оперный театр и на вечера симфонической музыки, которую она очень любила.
10-го августа на квартире у Туллеров отметили день рождения Мани, которой в том году исполнилось 28 лет. Заказали в ресторане именной торт, вручили ей подарки. Я подарил книгу об Одессе в хорошем издании со множеством цветных фотографий достопримечательностей города. Маня была тронута нашим внимание и по её щекам катились слёзы радости. Она сидела рядом с Изей и не сводила с него влюблённых глаз, будто была ему не сестрой, а невестой.
В своём ответном тосте, после благодарностей за внимание и добрые пожелания, Маня вдруг заявила, что не может больше жить без Изи, что из всей большой семьи Моверманов их осталось только двое и поэтому они должны быть вместе.
134
Я тогда не придал этому тосту большого значения и не мог даже подумать о том, что с него начнётся путь, который вскоре приведёт их обоих к страшной трагедии.
Я заметил тогда, что следует подумать о переезде Мани в Одессу, а об отъезде Изи в Ашхабад не
