Обошел он всю кровлю, и бросил он взоры На окрестные степи и дальние горы. И внизу, там, где степь расстилалась, тиха, Царь увидел овец, возле них — пастуха: В белой шапке, седой, величавый, с клюкою Он стоял, на клюку опираясь рукою. То он даль озирал из конца и в конец, То глядел на траву, то глядел на овец. Был спокойный пастух Искендеру приятен,— Так он мудро взирал, так плечист был и статен. И велел государь, чтобы тотчас же он Был на кровлю к престолу царя приведен. И помчалась охрана, чтоб сделать счастливым Пастуха, осененного царским призывом. И когда к высям трона поднялся старик, Пурпур тронной ограды пред смертным возник. Он пред мощным стоял Искендеровым валом, Что о счастье ему говорил небывалом. Он склонился к земле: был учтив он, и встарь Не один перед ним восседал государь. Подозвал его царь тихим, ласковым зовом. Осчастливив его государевым словом, Так сказал Искендер: «Между гор и долин Много сказов живут. Расскажи хоть один. Я напастью измучен, и, может быть, разом Ты утешишь меня многомудрым рассказом». «О возвышенный, — вымолвил пастырь овец,— Да блестит над землею твой светлый венец! Да несет он твой отблеск подлунному миру! Дурноглазый твою да не тронет порфиру! Ты завесу, о царь, приоткрой хоть слегка. Почему твою душу сдавила тоска? До?лжно быть мне, о царь, сердце царское зрящим, Чтоб утешить рассказом тебя подходящим». Царь одобрил его. Ведь рассказчик найти Нужный корень хотел на словесном пути, А не тратить речей о небес благостыне Иль о битвах за веру, как житель пустыни. Царь таиться не стал. Все открыл он вполне. И когда был пастух извещен о Луне, До земли он вторично склонился, и снова Он молитвы вознес благодатное слово. И повел он рассказ: «В давних, юных годах Я Хосроям служил и, служа при царях, Озарявших весь мир ярким праздничным светом,— Тем, которым и я был всечасно одетым, Знал я в Мерве царевича. Был его лик Столь прекрасен, а стан словно стройный тростник. Был красе кипарисов он вечной угрозой, А ланиты его насмехались над розой.
