— Повторим большую любовную сцену второго акта, — сказал директор в конце третьей репетиции.
Актриса.
Вот он… Режиссер. Хорошо… очень хорошо… но все-таки не повторить ли нам еще раз?.. Понимаете… при виде Ипполита вас охватывает страх, но в то же время… в то же время вас влечет к нему какая-то высшая сила… Эту сцену, как мне кажется, надо начать с большей глубиной чувства.
Актриса.
Вот он!.. Вся кровь на миг остановилась в жилах! И к сердцу хлынула. Припомнить я не в силах Ни слова из того, что я должна сказать. . . . . . . . . . . . Ты покидаешь нас? Не сетуй на докуку, Но я к твоим скорбям свою прибавлю муку: За сына я боюсь. Режиссер. Вот, вот… та самая нотка женского лицемерия, которое и есть в этих строках.
Актриса.
Лишился он отца… Режиссер. Это очень важное место: «Лишился он отца». Эти слова надо произнести так, чтобы в них чувствовалась какая-то затаенная мысль.
Актриса.
Уже недолго ждать и моего конца, — Тогда останется одна ему защита От сотен недругов: лишь дружба Ипполита. Но… Режиссер (у него привычка бормотать себе под нос, и Фостен большей частью, по-видимому, даже и не слушает его). Здесь резкий переход и понижение голоса на слове «но».
Актриса.
Но мысль ужасная мой угнетает дух: Что к жалобам его останешься ты глух, Что, ненавидя мать, — а есть тому причина, — Свой справедливый гнев обрушишь ты на сына. Режиссер. Твоя реплика, Ипполит, — помни, это век Людовика Четырнадцатого.
Директор (стоит, облокотясь на деревянную лесенку, перебрасываемую на время репетиций из залы на сцену, и стучит тростью по ступенькам, когда тирада произносится без подъема) . Простите, вам, конечно, известен прием, который ввела в этом месте мадемуазель Клерон?[125] Услышав голос Ипполита, она слегка вздрагивала.
Актриса.
Не смею сетовать на неприязнь твою… — Нет, не то, не то… одну минутку… кажется, нашла… нет. — И, сердито одернув обеими руками кончики своего корсажа, Фостен спросила у режиссера: — Ну, а как бы прочли это место вы, вы сами?
Режиссер. Нет, я не стану читать его… мне бы хотелось, чтобы это сделали вы… но в той интонации, которую я здесь чувствую… Вот что, произнесите эти слова совсем непринужденно, так, как вы разговариваете в жизни… А теперь — в более возвышенном тоне… вот-вот, превосходно!
Директор. О, работать с вами! Вы ведь все понимаете с полуслова и сразу же даете больше, чем от вас хотят.
Актриса.
Не смею сетовать на неприязнь твою. Известно, что терпел ты от меня гоненья. Но сердца моего… Режиссер. Вот это «Но сердца моего…» надо произнести более значительно… а теперь, до конца монолога, подчеркнем ритм.
Актриса.
Но сердца моего ты знал ли побужденья? Я не могла снести, чтоб ты жил там, где я, И ты отправлен был в далекие края. Я говорила всем, и тайно и открыто: Пусть море отделит меня от Ипполита. Добилась я: запрет наложен был царем Тебя упоминать в присутствии моем, И все же…
