сентенцию похожую, но далеко не такую же: «Внидите узкими враты, яко пространная врата и широкии путь вводяи в пагубу, и мнози суть входящии им. Что узкая врата и тесныи путь вводяи в живот, и мало их есть, иже обретают его» (Мф. 7: 13–14). Так, повеление («Внидите» — это imperativus), существующий в Евангелии, заменен в «Зерцале суемудрия раскольнича» констатацией факта. За счет этого исчезло обращение к читателям, характерное для текста-ориентира, и книга из предупреждения стала выпиской из заключительного акта суда. В результате, текст совершенно не справился с изложенной изначально сверхзадачей: служить апологезой официального православия, обращаясь в среде раскольников.

Мотив «пьянства автора» оставил грань между автором и читателем фиктивной. Ведь и автор и читатель одновременно оказываются и разведенными и неразведенными по разным полюсам мира. Так, автор грешен, а читатель уже самостоятельно очищен; но автор создает книгу, которая очищает читателей. Наконец, обе стороны ожидает один и тот же финал. Тем самым между ними нет непроницаемой грани: она поддерживается лишь риторически и в узком настоящем времени.

В результате расслоения образа автора текст по-настоящему оказывается обращенным к любому читателю. Что вполне логично, так как зерцала признают наличие в мире одного только Творца, а значит одной логики, одной истины. Поэтому мотив вина, а особенно в применении к автору текста, — это достаточно удачная инновация. Интересно, что произошел отход от традиционного построения зерцала, когда конкретному тексту предшествует обширная абстрактная теоретическая часть. В «Диоптрии…» в этот композиционный элемент, необходимый для сохранения структурной связи с жанром, вводится конкретный пример, затрагивающий экзистенциальный базис самого текста — образ его автора. В результате текст получил большую суггестивность и обращенность к своему номинальному адресату.

Изменился в «Диоптре» и образ книги, ибо она стала реально обращена ко всем, как и заявлено в «Предисловии». Традиционная же апологетическая модель, при которой совершенный автор пишет к погрязшему в грехах читателю не решает главную задачу — обращения такого читателя. Ибо последний не в состоянии пробиться сквозь отрицательные по отношению к нему риторические штампы, насыщающие традиционный полемический трактат.

А. Ю. Веселова. Санкт-Петербург

В темнице тела. Об одной загадке XVIII века

Загадка LXXIII

Взяли меня, и замучив совсем Заключили в тюрьму, Башню крепкую. И приставили беречь Караульщика, Караульщика деревянного, Приковав его к дверям Крепко-накрепко Тонкими цепями железными И тюрьма сия была Тюрьма светлая И не было в ней Нигде темного угла. Наконец подошел ко мне Добрый молодец Сильный, могучий Богатырский сын. Он тряхнул тогда Цепями железными, Разорвал все их Он в мелкие куски И схватил потом Моего караульщика, И проткнув его Своим острым копьем Потащил из дверей И отторгнув его силою Освободил меня Из неволи моей, Тюрьмы светлыя. И тогда была я Весела, пригожа, И шумела, резвилась От радости. Но недолго сие Продолжалося. Но заставили меня Опять лезть в тюрьму, Тюрьму узкую и глубокую, И огражденную, И так темную, Что ни зги никому Не видно в ней. Тут должна была я Опять мучиться И толкаться кругом По петлям кривым, И то вверх выходить, То опускаться наниз. Но, спасибо, недолго Я страдала тут, Но нашла себе в тюрьме Потайную дверь, И ушедши в нее Хоть попалась опять В место тайное И для многих иных Неприятное, Но навек от неволи Свободилась я. (Шампанское)[9]
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату