Отметим, что эта оппозиция может еще строиться на противопоставлении русского и нерусского, причем «новые русские» в этих ситуациях отдают предпочтение именно традиционной водке, а не импортным, пусть и крепким, напиткам. Так, Майк перед убийством Человека в очках «Подходит к бильярду. На бильярде стоит коробка из-под ликеров „Сабра“. Рядом стоят две бутылки: кофейный ликер „Сабра“ и апельсиновый. Майк делает знак охраннику, тот убирает ликеры» (404). Потом на столе появятся рюмки, куда из литровой бутылки Майк будет наливать водку. Т. е. водка по мере возрастания напряженности ситуации сменяет ликер не только на вербальном, но и на визуальном уровне.[253] Ирина и Марк в сцене обмывания шуб заказывают водку, тогда как импортную текилу просит Маша, представительница молодого поколения.
В своей традиционной функции — сопровождать торжественные случаи — используется шампанское. Его должны были выпить на внезапно прерванной помолвке Майк и Маши; в фильме Майк и Лев отмечают сделку в номере гостиницы «Россия» шампанским, Майк словно компенсирует только что прерванную звонком Льва помолвку; шампанское пьют на закладке театра; в фильме шампанское появляется в кадре на свадьбе Маши и Майка. Сцена закладки театра происходит перед фото и телекамерами: «К проему подходят артисты балета, в центр встает Майк, их фотографируют. Подносят бокалы с шампанским. Майк чокается с артистами, выпивает и бросает бокал оземь. К нему подходит оператор с телевизионной камерой» (413). Как видим, шампанское выполняет характерные для него обрядовые функции (вплоть до разбитого на счастье бокала), сопровождая значительные, но отнюдь не экстремальные ситуации в жизни людей.
Вино (в узком смысле, а не как синоним любого алкогольного напитка) в «Москве» возникает в самых разных ситуациях: от традиционно обрядовых и бытовых (закладка театра, завтрак в саду у клуба, свадьба Маши и Майка) до ситуаций необычных: так, Лев на презентации после размолвки с Машей «
Однажды в «Москве» появляется пиво: два молодых человека в клубе спорят на пару пива, но при этом ведут разговор о том, как пробовали кокаин.
Завершить же парадигму выпиваемого героями «Москвы» можно безалкогольными напитками. Прежде всего, безалкогольные напитки являются знаками душевнобольной Ольги. В сцене обмывания шуб Ирина заказывает дочери «„Спрайт“ и кока-колу» (368), тогда как прочие спорят о водке и текиле; во время первого разговора со Львом Ольга пьет сок; и перед путешествием со Львом по Москве Ольга тоже пьет сок. Отметим также эпизод на закладке театра, которого нет в сценарии, но который вошел в фильм: Ольга держит в одной руке баночку кока-колы, а в другой баночку пепси-колы, смешивает эти напитки и отпивает поочередно из каждой баночки. Сок и газированные напитки становятся, таким образом, знаками душевнобольной Ольги; причем ее выздоровление (или переход к норме, бытующей в обществе) сопровождается тем, что на свадьбе Майка и Маши она соглашается выпить вина.
Кроме того, пепси-кола и кока-кола сопровождают сцены, в которых происходят неординарные события. Во время погрома в офисе Майка бандиты «на одну из секретарш выливают баллон с „пепси“» (425); после гибели Майка на собственной свадьбе Маша «стреляет в упаковку двухлитровых баллонов с кока-колой. Из пробитой упаковки начинает бурно течь кока-кола» (428–429). В обоих случаях кола, заметим, не выпивается, а проливается, выступая знаком краха, — краха коммерческого успеха для Майка и личного счастья для Маши. Однако по каким-то причинам оба эти эпизода, несмотря на очевидную их зрелищность, в фильм не вошли.
Наконец, минеральная вода выступает в своей традиционной функции избавителя от похмелья. Утром в клубе Лев ищет «минеральную воду без газа» (377). Ольга спорит: «Минеральная вода — это вода с газом. А без газа это просто вода» (378), но Лев, размешивая минералку ложкой, объясняет: «Минеральная вода — это минеральная вода. При чем здесь газ? Газ в ней присутствует в растворенном состоянии и выделяется, когда воду открывают. То есть когда происходит перепад давления» (378). В результате Лев добивается того, что газ из воды исчезает. Не только алкогольное, но и сексуальное похмелье исчерпывается минералкой. Маша после того, как Лев овладел ей через карту, «подмывается минеральной водой»[254] (391), рассуждая: «Это почти святая вода. Родниковая. Родник недавно освятили» (392). После близости с Ириной Марк пьет боржоми. Минералка может и предварять сексуальную близость: Лев, совращая Ольгу, «наливает себе минеральной воды и кладет в нее лед» (416), а затем помогает Ольге преодолеть страх перед льдом.
Подводя итог, можно сказать, что большинство напитков выступают в своих традиционных для русского менталитета функциях, т. е. «новые русские» оказываются не столько «новыми», сколько «русскими». Как и большинство их соотечественников, герои «Москвы» в переломные моменты своей судьбы, в экстремальных ситуациях предпочитают водку характерным, казалось бы, для новорусского мифа текиле, импортным ликерам и виски (исключение здесь составляет эстет Марк, пьющий перед самоубийством виски[255]); в моменты официальных торжеств пьют шампанское, а с похмелья (алкогольного или сексуального) пользуют минералку. Т. е. в «Москве» произошла редукция «новорусского» мифа реальностью или же традиционным русским мифом. Видимо, в том, что «новые русские» так и остались «русскими», до конца не став «новыми» и кроется причина их трагедии. Словно сбываются предсказания чеховского Ярцева из повести Чехова «Три года», который сказал: «Москва — это город, которому придется еще много страдать». [256] Таким образом, чеховское начало актуализируется в «Москве» не только на уровне внешних заимствований (имена персонажей, цитаты в репликах), но и на более глубинных уровнях смыслообразования. Трагедия «нового русского» в Москве конца XX века оказывается близка трагедии чеховских героев, живших на рубеже XIX–XX веков: и тем и другим довелось жить в переходные эпохи; и те и другие хотели перейти в новое время, но груз прошлого не пустил их туда, потому закономерным оказался кризис и каждого в отдельности, и целого поколения «новых русских», которые так и остались «русскими» — такими же, как чеховские герои. И не важно, Гаев это или Лопахин, Астров или Соленый, Яша или Фирс. Всех их объединяет то, что они — «русские». Точно так же «русскими» остаются и Майк, и Марк, и Лев, и Ирина со своими дочерьми. В числе прочего на это указывает функция спиртного в «Москве».
H. A. Веселова. Тверь
Spirytualia глазами поляка («Piekni dwudziestoletni» Марека Хласко)
«Красивые, двадцатилетние» Марека Хласко (Marek Hlasko, 1934–1969) — автобиографическое повествование писателя, чья молодость пришлась на пятидесятые годы двадцатого века.[257] События личной жизни и творческие переживания повествователя находятся в тесной зависимости от общественной атмосферы в советизируемой Польше.[258] Отстаивая свою свободу художника и человека, молодой писатель уезжает на Запад и скитается по разным странам. Он с уважением и благодарностью относится к другим народам, говорит на их языках, но не перестает идентифицировать себя как поляка, пишущего о Польше: «Я не мог ответить, почему покинул родину, так как не покидал ее никогда».[259]
