– Я был бы вам очень обязан, – заговорил Джо, – если бы, э… вы… подождали до первого числа следующего месяца.
– Я с удовольствием подожду, – заверил Одома мистер Рассел.
Джо направился к фортепьяно и в ту же секунду столкнулся с улыбающимся во весь рот агентом по недвижимости Джоном Торсеном.
– Я вернулся! – торжественно объявил мистер Торсен. – Если вы все еще хотите занять дом на Пуласки-сквер, то он к вашим услугам. Я сохранял его для вас все время, пока был в отсутствии.
– Я знал, что вы поступите именно так, – прочувствованно отозвался Джо, – и у меня нет слов для выражения моей признательности.
Глава XIV
ЗВАНЫЙ ВЕЧЕР ГОДА
Тисненные золотом приглашения на Рождественский вечер у Джима Уильямса начали появляться в почтовых ящиках лучших домов Саванны в первой неделе декабря. Получатели вскрывали их с удивлением и испугом – все полагали, что в сложившейся ситуации Джим Уильямс не должен устраивать никаких вечеров. Столкнувшись с приглашениями, высший свет Саванны испытал сильное смятение – событие, венчающее уходящий год, должно было состояться на месте злополучной перестрелки и в преддверии суда, который ожидал хозяина дома. Что делать? В Саванне в первую очередь и больше всего чтят манеры и этикет. В конце концов, именно в Саванне родился Уорд Макалистер, самозванный арбитр в вопросах кодекса представителей высшего света Америки конца девятнадцатого века. Именно Макалистер составил в 1892 году список элиты «Четыреста первых». Этот достойный сын Саванны кодифицировал правила поведения леди и джентльменов. Оживленные дебаты, касавшиеся вопроса виновности или невиновности Уильямса, поменяли центр тяжести и касались теперь вопроса о том, пристойно ли Джиму устраивать Рождественский вечер и стоит ли (поскольку ни у кого не было теперь сомнений, что он его все-таки устраивает) его посетить. В том году вместо традиционного вопроса «Вы приглашены?», спрашивали: «Вы примете приглашение?»
Миллисент Мурленд советовала Уильямсу не устраивать бал.
– Этого не стоит делать ни в коем случае, Джим, – говорила она ему и думала, что он прислушается к ее совету, до тех пор, пока не обнаружила приглашение в своем почтовом ящике. Для миссис Мурленд это приглашение превратилось в мучительную дилемму. После не скольких бессонных ночей она решила не идти.
Уильямс отказывался признать, что его вечер может превратиться в манифестацию дурного вкуса. Он говорил, что и он сам и его адвокаты решили, будто отказ от вечера могут истолковать как признание вины. Следовательно, вечер необходимо устроить. Правда, Джим решил отказаться от проведения традиционного мальчишника на следующий день. «Единственный, кто будет об этом жалеть, это Леопольд Адлер, – сказал по этому поводу сам Уильямс. – У него была бы прекрасная возможность пошпионить за мной».
Уильямс был уверен, что Ли Адлер подзуживает окружного прокурора, чтобы тот предъявил Уильямсу обвинение в убийстве, и не смягчал бы его, хотя на словах Ли делал вид, что очень озабочен судьбой Джима. Через два дня после перестрелки Эмма Адлер написала Джиму, что очень сочувствует ему и предлагает всю возможную помощь, если таковая потребуется. Письмо было подписано: «Любящая вас Эмма».
– Использование слова «любящая», – заявил по этому поводу Уильямс, – как раз и доказывает, что письмо есть упражнение в неискренности. Эмма Адлер любит меня не больше, чем я – ее, и мы оба это прекрасно знаем.
Уильямс не стал приглашать чету Адлеров на свой Рождественский вечер.
Как и в прошлые годы Джим заранее сделал все Необходимые приготовления к празднику. Помощники Уильямса привезли в дом три грузовика пальмовых лиан, кедровых сучьев и листьев магнолии. Целую неделю они украшали семь каминов и шесть люстр Мерсер-хауз. В день званого вечера, утром, в дом прибыла Люсиль Райт жарким из свинины, индейки и говядины; галлонами креветок и устриц; корзинами кексов, печений и пирогов. Обильные закуски были разложены на серебряные тарелки, расставленные вокруг букета розовых и белых камелий в центре грандиозного обеденного стола. Шесдесятифутовая гирлянда пламенных орхидей украшала винтовую лестницу. Воздух был напоен ароматами сосны и кедра.
Ровно в семь часов Уильямс открыл входную дверь Мерсер-хауз и вместе со своей матерью и сестрой, Дороти Кинджери, встал на пороге, приготовившись к приему гостей. Женщины были в вечерних платьях, хозяин в черном галстуке и строгом пиджаке. В манжетах его сорочки сверкали сделанные по заказу русского императора запонки работы Фаберже. Джим глубоко вздохнул. – Теперь-то я узнаю, кто мои настоящие друзья.
Ему не пришлось долго ждать. Первые гости уже подходили к дому.
Казалось, им не будет конца – люди приезжали дюжинами и десятками. Скоро число прибывших перевалилo за сотню. Каждый из них тепло приветствовал Уильямса, выражая свои сочувствие и поддержку, а потом входил в дом, оставляя одежду на попечение дворецкого в кабинете хозяина. По мере прибытия новых гостей настроение, бывшее вначале несколько подавленным, стало быстро подниматься. Одетые в белые пиджаки лакеи разносили подносы с напитками и закусками. (Напитков не жалеть, наливать твердой рукой велел Уильямс своему буфетчику.) Вскоре смех и веселье достигли такого накала, что шум заглушил звуки рояля. Уильямс пригласил двести человек и считал, что добьется своего, если придет хотя бы сто пятьдесят. Через полчаса стало ясно, что эта цель достигнута. Джим Уильямс выиграл свой светский плебисцит. Через час он оставил свой пост в дверях и смешался с толпой гостей.
– Какие люди пришли к вам? – спросил я Уильямса. – А какие остались дома?
– Дома остались ханжи и святоши, – ответил он, – те, кто очень ревниво относился к моему успеху в Саванне, и те, кто хотел выразить мне свое неодобрение. Не пришли также те, кто искренне желает мне добра, но боится признаться в этом публично. Те люди, которых вы здесь видите, самодостаточны настолько, чтобы игнорировать любое мнение, ставящее под вопрос их решение прийти. Как, например, вот та леди, Элис Доулинг; ее покойный муж был послом в Германии и Корее. Она разговаривает сейчас с Малкольмом Маклином, бывшим мэром Саванны, а ныне главой ведущей юридической конторы. Маленькая старушка справа от Маклина – это одна из семи женщин, основавших Фонд истории Саванны, Джейн Райт. Она – прямой потомок третьего губернатора Джорджии. А вот справа от нее вы видите внушительного мужчину с седыми усами. Это Боб Минис, один из самых блестящих и влиятельных финансистов Саванны. Его прапрадед был первым белым человеком, родившимся в нашем штате. Он еврей, но это голубая кровь Джорджии, это единственный еврей-член Оглторпского клуба. Дальше направо, у дверей, беседуют двое
